Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Какого ответа удостоился автор письма, нам установить не удалось. Однако ни офицерам, ни даже генералам молодецкой армии оружие возвращено не было. (В отличие от М. Д. Скобелева, Александр II был обязан считаться не только с нормами военной этики, но и с чувствами собственных подданных. А последние, в массе своей, вряд ли бы одобрили столь наглядную популяризацию защитников Плевны, принесших России слишком много разочарований, горя и слез).

Правовое регулирование в сфере отправления религиозных обрядовосновывалось на требованиях § 57 «Положения», согласно которым:

1) «пленные ни под каким видом не должны быть стесняемы в исполнении обрядов богослужения»;

2) ограничение данного права допускается лишь в тех случаях, когда исполнение обрядов «может быть противно сохранению в командах пленных воинского порядка и благоустройства».

Приведенные нормы были вполне традиционны для отечественной системы военного плена, ибо в качестве обычных они применялись едва ли не с первых лет русско-турецкого вооруженного противостояния. При этом до середины XIX столетия российская администрация, как правило, предпочитала дистанцироваться от любых вопросов, связанных с отправлением турками своих религиозных обрядов. Однако в 1877–1878 гг. деятельность властей в этой сфере заметно активизировалась, что позволяет выделить в ней следующие основные направления:

а) Приглашение в места пребывания пленников представителей мусульманского духовенства из числа российских подданных. В большинстве случаев названные лица приглашались в лечебные учреждения «для напутствия раненых, больных и умерших» турок «по законам ислама». О подлинных масштабах этой деятельности судить трудно. но в качестве примера можно сослаться на то, что в 1877–1878 гг. только в пределах Кавказского военного округа «на вознаграждение магометанскому духовенству» за исполнение над пленными духовных треб было израсходовано 2 500 руб. [319]

б) Оборудование казарм, а равно частных и общественных зданий, арендуемых для размещения пленных нижних чинов, помещениями для совершения обряда омовения (обычно для этой цели использовались просторные чуланы, пристройки, флигели и т. п.). Гораздо реже упомянутые здания оборудовались и специальными комнатами для совершения молитв [320].

в) Предоставление туркам воды и тазов для омовения. Причем в Саратове городские власти пытались обязать домовладельцев обеспечить тазами даже офицеров, что с точки зрения действовавшего законодательства выглядело далеко не бесспорным [321].

г) Установление запрета на совершение обряда омовения на открытом воздухе в зимнее и холодное время. мера эта была направлена на сокращение среди османов простудных заболеваний. Однако, как уже упоминалось выше, часть нижних чинов данный запрет открыто игнорировала, несмотря на все увещания со стороны как русских, так и турецких офицеров [322].

Во всем остальном, связанном с отправлением религиозных обрядов, турки, как и прежде, были полностью предоставлены самим себе. Причем отношение российской власти и общества к рассматриваемой сфере духовной жизни османов трудно определить иначе, как «почти полное равнодушие». Об этом свидетельствует уже тот факт, что ни документы отечественных архивов, ни российская мемуарная литература, практически не содержат никаких описаний реализации пленными своего права на свободу вероисповедания.

К сказанному необходимо добавить, что в 1877 г. военное ведомство, после некоторых колебаний, разрешило работавшим в России миссионерам Британского библейского общества бесплатно раздавать пленным новый завет и евангелие на турецком языке [323]. Факт этот вызывает определенное недоумение, поскольку ни до, ни после названной даты ничего подобного в отечественной истории не наблюдалось. Что же касается собственно процедуры и результатов названной акции, то на этот счет нам не удалось обнаружить никаких данных. Известно лишь, что миссионеры стремились одаривать литературой только грамотных пленных и, как правило, из числа раненых и больных.

Право турок на обмен корреспонденцией с родиной«Положением» не регламентировалось, но, по нашим данным, в ходе войны ничем не ограничивалось. письма их направлялись в ГШ и далее через Азиатский департамент МИД — адресатам. Более того, в самом начале 1878 г., т. е. еще до заключения общего перемирия, был, в принципе, решен вопрос и о праве пленных на телеграфную переписку (!). Инициировавший его Министр внутренних дел писал 7 января главе внешнеполитического ведомства: «Находящиеся в России пленные турки просят о приеме от них телеграмм на родину к их семействам. Для возможного облегчения участи пленных (Курсив наш — В.П.), находя со своей стороны возможным допустить прием от них телеграфной корреспонденции в Турцию под надлежащим просмотром ее воинскими начальниками, долгом считаю покорнейше просить ваше превосходительство, не оставить сообщить мне: не встречается ли к вышеозначенному разрешению каких-либо препятствий со стороны Министерства иностранных дел».

Как видно из ответа главы Азиатского департамента от 13 января 1878 г., никаких возражений на сей счет у МИД не возникло, и уже в феврале турки получили право не только на почтовую, но и на телеграфную переписку с родиной [324].

Помимо писем и телеграмм, обмен корреспонденцией включал в себя и пересылку денежных средств. Причем не только пленным в Россию, но и… от них к родным. К примеру, в июне 1878 г. находящийся во владимирской губернии майор Измаил Халил отправил семье в Эрзерум 104 руб. 52 коп. правда, потом эти деньги пришлось долго разыскивать, и лишь летом 1881 г. удалось, наконец, установить, что еще в августе 1878 г. они были переданы МИД Турции, непосредственно в Стамбуле, о чем имелась и соответствующая расписка [325].

К сказанному необходимо добавить, что объем прав на обмен корреспонденцией был абсолютно одинаков для всех пленников, и никаких заметных привилегий в этом отношении не было предусмотрено ни для офицеров, ни для генералов, включая маршала Османа-пашу [326].

Факторы, детерминирующие негативное отношение к туркам личного состава действующих армий (см. Главу 3), воздействовали на население России еще в большей степени, чем на военнослужащих, поскольку здесь они усугублялись рядом иных обстоятельств. Так, уже осенью 1877 г. в обществе начали распространяться тревожные слухи о том, что османы, в массе своей, страдают опасными инфекционными болезнями, почему мало кто из россиян приветствовал эвакуацию «протифованных пришельцев» в глубь страны, а пресса, поддерживающая эти настроения, предлагала немедленно остановить все «турецкие поезда» и «для спасения» Отечества размещать пленных не ближе Бессарабии [327]. Не меньшее беспокойство вызывали и случаи свободного передвижения аскеров по улицам населенных пунктов, тем более, что, по мнению большинства обывателей, российские власти и без того проводили в отношении турок слишком уж либеральную политику. «Не мешало бы прекратить похождения пленных, — писала в январе 1878 г. воронежская газета «Дон». — Мы будем снисходительно смотреть на шатающихся по городу целыми бандами турецких солдат? <���…> Мы, кажется, уж больно легкомысленно относимся к турецкой саранче, предоставив ей значительный простор для прогулок» [328].