Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Завершая анализ рассматриваемого вопроса, мы не можем обойти молчанием того факта, что за все время пребывания турок в России был зафиксирован лишь один случай их отказа от работ, имевший место в Пензе в ноябре 1877 г. Причем свое решение пленные мотивировали тогда тем, что им «холодно», хотя одеты они были также, как и охранявшие их русские солдаты [300].

В заключение считаем необходимым обратить внимание и на те предложения по использованию трудового потенциала османов, которые были инициированы все тем же А. Е. Тимашевым еще осенью 1877 г., но, по ряду причин, остались нереализованными. в частности, речь идет о строительстве мариупольского порта и земляной насыпи на участке между станциями Еленовка и Мариуполь (около 100 км) Константиновской железной дороги. И хотя идея с портом особого развития не получила, мысль о применении труда турок на строительстве насыпи, в целом, была поддержана главами военного ведомства, МПС и Минфина. Правда, администрация самой дороги отнеслась к ней неоднозначно, обратив внимание на необходимость предварительно заготовить материалы «для устройства пленным помещений», для их обеспечения всеми видами довольствия и т. п., тогда как «местность, в которой предположено производить работы, страдает известным безлесием, так что весь деревянный материал для бараков <���…> должен быть доставлен с Днепра, а это обстоятельство в соединении еще и с затруднениями, встречаемыми ныне по случаю в привозе частных грузов по южным железным дорогам, может само по себе уже значительно замедлить начало работ» [301].

Тем не менее, 22 декабря 1877 г., по докладу Министра путей сообщения, последовало высочайшее разрешение на использование для земляных работ «до 6 тысяч пленных нынешней войны», а к январю 1878 г. Главным штабом были выработаны и проекты соответствующих руководящих документов. По смыслу последних, из пленных предполагалось сформировать «особые рабочие бригады» численностью до 3 тыс. чел. каждая «или как признано будет необходимым». Должности хлебопеков и кашеваров в этих бригадах должны были занять турки, а все прочие (барабанщики, унтер-офицеры, нестроевые и т. п.) — русские. В проекте были также определены размеры заработной платы пленных (1 руб. 65 коп. за кубическую сажень) и даже ежедневных премиальных (10 коп.), призванных играть роль своего рода компенсации за непредусмотренное для них табачное довольствие «ввиду того, что табак для турок, вследствие сильной привычки к нему последних, составляет почти насущную их потребность и что облегчение возможности приобретения его в значительной степени приохочивало бы пленных турок к труду. лишение же выдачи этих 10 коп. можно бы иметь ввиду как меру наказания для ленивых и нерадивых» [302].

Однако, как уже говорилось ранее, приступить к реализации этого плана российским властям так и не удалось.

Имущественные праваосманов регламентировались, главным образом, требованиями § § 35 и 58 «Положения». В них отечественный законодатель предусмотрел для турок только один запрет: владеть, пользоваться и распоряжаться оружием. Что же касается любой иной собственности пленников, то она прямо провозглашалась неприкосновенной . Кроме того, закон отдельно оговаривал право османов при возвращении на родину беспрепятственно вывозить «с собою принадлежащее им имущество, разумея в том числе и вновь, в продолжение их плена, приобретенное».

Вместе с тем, как сами перечисленные нормы, так и практика их реализации имели некоторые особенности, среди которых мы выделяем четыре следующие.

1. Несмотря на то, что «Положение» ясно указывало на полное равенство прав собственности всех пленных, вне зависимости от их воинского звания и служебного положения, капитуляции, заключенные при Авлияре (3 октября 1877 г.) и Шипке-Шейново (28 декабря 1877 г.), предусматривали дополнительные гарантии сохранности личного имущества именно оттоманских офицеров (вплоть до немедленного принятия его под охрану русскими часовыми) [303].

2. Провозгласив право пленных вывезти из России принадлежащее им имущество, авторы «Положения» не сочли нужным гарантировать им право это имущество сначала в Россию ввезти. Тем самым законодатель фактически предложил всем заинтересованным лицам руководствоваться в данном вопросе правовым обычаем. По смыслу же последнего, пленник должен был сам озаботиться способами реализации той части своей собственности, которую он либо считал в плену излишней, либо просто не мог забрать с собой по причинам объективного характера. Касалось это, в основном, разного рода повозок и иных громоздких предметов, а равно ослов, верблюдов и прочих животных. Но, в первую очередь, это касалось, конечно же, офицерских лошадей, сохранить которых в условиях плена было совсем не просто даже самым высокопоставленным лицам. Так, маршал Осман-паша предпочел сразу же подарить своего «великолепного белого араба» великому князю Николаю Николаевичу. Дивизионный генерал Омер-паша хотя и сумел привести двух принадлежащих ему лошадей в Тифлис, но уже здесь вынужден был оставить их до окончания войны на попечение знакомых.

Что же касается менее высокопоставленных пленников, то в большинстве своем они либо просто бросали своих коней, либо стреляли их, либо продавали за те цены, которые предлагали им русские офицеры, т. е. за бесценок или, как иронически заметил современник — за цены «слишком уж обидные» [304].

3. Хотя принцип неприкосновенности собственности и не распространялся на оружие, российское командование обычно не препятствовало туркам свободно реализовывать в местах пленения принадлежащие им палаши, револьверы и т. п. покупателями в данном случае выступали русские офицеры, маркитанты и иные лица, находящиеся при российской армии. При этом особый интерес у них вызывало старинное холодное и новейшее огнестрельное оружие. Но в любом случае продавалось оно, как правило, за те же самые «обидные» цены [305].

Отдельного внимания в контексте рассматриваемого вопроса заслуживает собственность умерших, тем более, что правовое регулирование в этой сфере носило неоднозначный характер. Так, согласно Постановлению Военного Совета от 16 февраля 1878 г. похороны пленников должны были финансироваться, в первую очередь, из средств, вырученных от реализации их имущества. В то же время ГШ требовал направлять все вещи и деньги покойных (включая средства, поступившие от продажи их собственности) в Главный штаб и далее в Азиатский департамент МИД для последующей передачи наследникам. В качестве примера реализации последнего требования можно сослаться на то, что летом 1878 г. штаб Московского военного округа пересылал в ГШ: одну турецкую серебряную медаль, 23 медные турецкие монеты и 12 руб. 67 ½ коп. в российской валюте, принадлежавшие оттоманским военнослужащим, скончавшимся в одном из военно-временных госпиталей Москвы. Вместе с тем составленная главным штабом уже по окончанию войны «Ведомость деньгам и ценным вещам, оставшимся после смерти военнопленных», включала в себя имущество всего лишь… 56 чел. (?!) [306].