Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Последний факт дает основания предполагать, что собственность покойных в той или иной пропорции:

— действительно направлялась на компенсацию расходов, связанных с их погребением;

— распределялась среди товарищей умерших (что, кстати, было вполне традиционно для российской системы плена);

— беззастенчиво расхищалась санитарами, могильщиками и прочими имевшими к ней доступ лицами.

Что касается свободы передвиженияпленных, то, как уже упоминалось нами ранее, по смыслу § 38 «положения» уездный воинский начальник, в ведении которого находились османские офицеры, мог предоставить им право на свободу передвижения в пределах пункта интернирования, при условии дачи пленными обязательства «на честном слове, что они не будут удаляться за пределы означенного района».

Характерно, что на практике данная диспозитивная норма повсеместно воспринималась как императивная, и турецкие офицеры, равно как и военная администрация «держащей в плену державы», кажется, не испытывали с ее реализацией никаких существенных затруднений.

В то же время некоторые особенности здесь отмечены применительно к подданным нейтральных государств, проходивших службу в оттоманской армии на различных офицерских должностях. Связано это было с тем, что еще в ноябре 1877 г. Александр II потребовал содержать таких лиц «совершенно одинаково с турками и иметь за ними даже более строгий присмотр» [307]. Правда, согласно другим источникам, требование это касалось исключительно англичан [308]. Однако, в любом случае, слова о «более строгом присмотре» толковались на местах далеко неоднозначно. Так, Вильям Кууп, плененный в Телише в октябре 1877 г., по прибытию в пункт интернирования (г. Новгород) какое-то время был лишен права проживать на «вольной квартире» или в гостинице и до вмешательства британских дипломатов размещался, к великому его неудовольствию, в отдельном помещении казармы, занятой турецкими нижними чинами [309]. Вместе с тем другой британец — Вильям Херберт, плененный полтора месяца спустя под Плевной и интернированный в Харьков, ни с чем подобным уже не сталкивался и, судя по его мемуарам, пользовался во всех отношениях точно такими же правами, как и остальные османские офицеры [310].

Отпуска туркам в пределах России были безусловно запрещены [311]. Правда, в декабре 1877 г. один из османских офицеров, интернированный в г. Боровичи новгородской губ., подавал рапорт с просьбой о предоставлении ему краткосрочного отпуска с выездом в Петербург «для экипирования» себя и для скорейшего получения корреспонденции, поступившей на его имя в ГШ. Более того, в данном вопросе он сумел заручиться поддержкой ряда российских должностных лиц. Все они мотивировали свою позицию главным образом тем, что при получении жалования указанный офицер «пожертвовал в пользу Красного Креста 16 руб.». и хотя Военный министр, призванный принять по этому делу окончательное решение, не счел приведенный аргумент неотразимым, он, тем не менее, порекомендовал Начальнику Главного штаба «сообразить, какой порядок можно было бы установить для того, чтобы облегчить военнопленным приобретение необходимых предметов, а также получения [ими] писем и телеграмм» [312]. (Насколько нам известно, никаких практических последствий рекомендация министра не возымела).

Что же касается нижних чинов, то правом на свободу передвижения эти люди не наделялись. Вместе с тем надзор за ними даже в начале войны не всегда отличался должной строгостью (особенно в уездных центрах), а с заключением Сан-Стефанского мирного договора он стал все более ослабевать. В результате, к лету 1878 г. многие обыватели, наблюдая за тем, как аскеры «зря бродят по городу, огородам и уходят в соседние деревни», окончательно пришли к выводу, что «пленных у нас вообще никто не охраняет» [313]. И хотя вывод этот не вполне соответствовал действительности (см. Таблицу 21), он, конечно же, имел под собой определенные основания.

Таблица 21

Изменения числа военнослужащих местной команды, осуществляющих «наблюдение» за пленными, расквартированными в г. Старый Оскол в период с декабря 1877 г. по июль 1878 г. [314]

К сказанному нужно добавить, что не только количественный, но и качественный состав «наблюдающих» нередко оставлял желать лучшего. так, З. Г. Френкель вспоминал, что летом 1878 г. около сотни пленных, ежедневно привлекаемых к полевым работам близ г. Козелец Черниговской губ., охраняло лишь двое новобранцев. Причем какой-то могучий турецкий гвардеец эпизодически, шутки ради, брал русского конвойного на руки и, к всеобщему восторгу, буквально забрасывал служивого на копну сена, вместе с его винтовкой [315].

Вопрос о хранении и ношении пленными оружия(в т. ч. и находящегося у них на праве собственности) регламентировался требованиями § 58 и примечания к § 35 «Положения». По смыслу названных норм, любое оружие должно было безвозвратно изыматься у противника уже в месте пленения, а ношение такового безусловно воспрещалось. При этом законодатель вольно или невольно фактически лишил командование на театрах войны права сохранять в отдельных случаях сдающимся оружие (например, в ознаменование их стойкости, храбрости и т. п.).

Впрочем, российские военачальники с этими ограничениями, кажется, не слишком считалось. Так, согласно § 1 капитуляции при Авлияре от 3 октября 1877 г. командование кавказской армии, «принимая в соображение мужество, выказанное турецкими войсками», сохранило оружие всем пленным османским офицерам [316]. Еще ранее, 4 июля 1877 г., генерал-лейтенант Н. П. Криденер, заключая с дивизионным генералом Гасаном-пашой устную капитуляцию кр. Никополь, также сохранил оружие всем турецким офицерам, «уважая» их «храбрую оборону» [317].

Между тем, при капитуляции Плевны оружие было оставлено одному лишь маршалу Осману-паше, хотя и в Никополе, и при Авлияре турки явно не продемонстрировали и сотой доли того мужества, которое они выказали при защите Плевны. Конечно же, столь вопиющее противоречие не могло не обратить на себя внимания современников. Так, 30 ноября 1877 г. генерал-лейтенант М. Д. Скобелев писал начальнику штаба Отряда обложения Плевны: « Осману-паше государь возвратил саблю. Не признаете ли сообразным с достоинством нашей армии возвратить оружие и всем вообще офицерам, или, по крайней мере, всем генералам молодецкой армии, оборонявшей Плевну?(выделено нами — В.П.)» [318].