Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

На самом краю пропасти, на грани поражения банда нацистских вожаков цеплялась за призрачную надежду на сепаратный мир.

Выиграть время — эти слова были ключом ко всему. Но события военного характера развивались слишком быстро. Большое наступление, начатое русскими 16 апреля на Одере, быстро развертывалось. 20 апреля столица рейха оказалась под огнем русской артиллерии. Немецкий фронт на Одере был прорван. Уже шли уличные бои в городских кварталах Берлина. Итак, надо было спешить.

22 апреля генерал Иодль во время встречи с генералом Коллером, начальником штаба люфтваффе, пришел с ним к соглашению о том, что необходимо сделать какой-то жест, предпринять нечто такое, что произвело бы впечатление на англо-американскую сторону: перебросить целиком всю 12-ю армию вермахта с итальянского фронта на восточный. Предполагали даже открыть весь западный фронт и немедленно форсировать переговоры, которые уже велись с западными державами. Затем собирались дать понять англо-американцам, что война на западе утратила смысл и ее следует продолжать лишь на востоке [40] Walter Görlitz. Op cit. .

Коллер немедленно вылетел проконсультироваться по этому вопросу со своим начальником Герингом. Действительно, на следующий день, утром 23 апреля, была отправлена знаменитая телеграмма рейхсмаршала фюреру, смысл которой сводился к следующему. Наступил момент для переговоров. Поскольку фюрер в Берлине не имеет необходимой для этого свободы передвижения, Геринг будет действовать вместо него. (Разве он не считался его официальным преемником?) Если к 10 часам вечера 23 апреля он не получит ответа, то он возьмет на себя руководство рейхом.

Он, несомненно, собирался вступить в переговоры с англо-американцами, чтобы заключить с ними сепаратный мир и таким образом развязать себе руки для организации борьбы против большевизма [41] Ibid. . Но реакция Гитлера на этот ультиматум была весьма резкой: он объявил об отстранении Геринга от должности начальника люфтваффе.

Зато беседы, которые Гиммлер уже некоторое время проводил с графом Бернадотом, продолжались. Гиммлер видел в нем эмиссара западных держав. Прежде чем прибыть в Германию с миссией, о которой уже говорилось выше, Бернадот посетил Лондон и Париж.

Решающая встреча имела место вечером с 24 на 25 апреля в Любеке, на Балтийском побережье. Гиммлер в тот момент, без сомнения, не знал, что творилось в Берлине. Но он не задавался вопросом о том, что подумает фюрер о своем первом полицейском. Он чувствовал себя в достаточной мере уполномоченным говорить от имени рейха. Идеи, которые он развивал перед своим шведским собеседником, хорошо известны. Это были те самые идеи, которые уже в течение некоторого времени высказывались немецкой стороной.

Бернадот немедленно отправился в Стокгольм. На следующий день рано утром (25 апреля) в Лондон пришла телеграмма от посла Великобритании в Швеции, сообщавшая о результатах бесед графа Бернадота с Гиммлером. Из телеграммы явствовало, что посол и его американский коллега были вызваны в шведское министерство иностранных дел для встречи с графом Бернадотом, облеченным «срочной миссией».

Встреча произошла немедленно. Граф заявил обоим дипломатам, как резюмирует Черчилль в своих мемуарах содержание телеграммы, о которой идет речь, что Гиммлер спросил его, «не устроит ли шведское правительство ему встречу с генералом Эйзенхауэром с целью капитуляции на всем западном фронте».

Важно отметить, что оба дипломата, все так же согласно Черчиллю, «заявили, что отказ Гиммлера капитулировать на восточном фронте выглядит как последняя попытка посеять раздор между западными союзниками и Россией» и что, «очевидно, нацисты должны капитулировать перед всеми союзниками одновременно».

Шведский министр в свою очередь отметил, что если он не предупредил советскую сторону, то лишь потому, что «Гиммлер обусловил, что эта информация предназначается исключительно для западных союзников».

Здесь следует, однако, привести также версию графа Бернадота, которую мы находим в его книге «Конец», так как она несколько отличается от изложенной. Гиммлер, как утверждает Бернадот, был готов капитулировать на западном фронте, и, «таким образом, армии западных держав смогли бы быстро продвинуться на восток». Так как он ни в коем случае не капитулировал бы на восточном фронте, ибо всегда был и оставался «заклятым врагом коммунизма».

Таким образом, Черчилль был полностью в курсе дела, когда принял всерьез предложения первого полицейского фюрера. Ибо они полностью соответствовали его собственным целям. Он немедленно созвал Военный кабинет и отправил срочную телеграмму президенту Трумэну, — телеграмму, которая, как говорит сам Черчилль, верно выражала реакцию британского правительства.

Поспешность, с которой действовал премьер-министр, была тем большей, что в предложениях Гиммлера речь шла уже не просто о частичной капитуляции, как в Италии, а о капитуляции на всем западном фронте, предвещавшей сепаратный мир с Германией. Для него это было главное — такой случай нельзя было упускать.

Однако Черчилль отдавал себе отчет, что было невозможно повторить итальянскую операцию, оставив русских в стороне. Он, кроме того, знал, что в данном случае американцы не последуют за ним, как они это сделали в Италии. Зато у него были все шансы успешно осуществить новую операцию, если бы дело выглядело так, будто он действует в согласии с Москвой, предупредив Сталина с самого начала. Действуя таким образом, он обеспечил бы себе содействие Трумэна и усыпил бы бдительность Сталина, подчеркивая в то же время важность предложений Гиммлера и указывая на готовность взять это дело в свои руки.

В телеграмме, отправленной 25 апреля президенту, Черчилль искусно доказывал важность предложений Гиммлера. «Учитывая, — замечает он по этому поводу в своих мемуарах, — важность этого… мирного предложения и наш опыт с русскими… в связи с «Кроссвордом»» (дело о капитуляции в Италии), он считает «полезным» изложить свои «действия» Трумэну и Сталину.

В телеграмме Черчилля Трумэну особо оговаривалось: «Ответ, который следует дать шведскому правительству, является прежде всего делом трех держав, поскольку ни один из нас не может вступить в сепаратные переговоры». На самом деле он думал совсем иначе. Было важно, именно после опыта с итальянским делом, доказать, в особенности русским, что его «честность» вне всяких сомнений.

В этой же телеграмме Трумэну Черчилль писал, что следует предупредить Сталина, не оставляя ему времени для ответа. В тот же день, 25 апреля, он отправил телеграмму Сталину. Черчилль, очевидно, вел к тому, чтобы начать дело, поставив всех перед свершившимся фактом: началом переговоров в связи с предложениями Гиммлера, которые он затем направлял бы по своему усмотрению. В телеграмме, которую Трумэн в свою очередь послал Сталину, он ограничился тем, что в порядке «информации» просто изложил предложение Гиммлера. Вечером 25 апреля Черчилль позвонил по телефону Трумэну. О самом телефонном сообщении он не говорит ни слова в своих мемуарах; он приводит лишь записку, составленную им по этому вопросу для Военного кабинета. Согласно этой записке, премьер-министр якобы сказал президенту, что, по мнению британского правительства, «необходимо, чтобы капитуляция была безоговорочной и принятой одновременно тремя великими державами». Это было «энергично» поддержано Трумэном. Черчилль зачитал ему затем телеграмму английского посла в Стокгольме относительно предложения Гиммлера и потребовал «столь же решительного одобрения» [этого предложения], что было самым важным для премьер-министра.