Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

То есть жаргонные слова и выражения Трахтенберг начал собирать не в 1908 году, а значительно ранее. Более того: к этому времени Василий Филиппович уже освободился из «Каменщиков». По крайней мере, в предисловии Бодуэна де Куртенэ к словарю читаем: «Часть словарного материала, вошедшего в предлагаемый здесь сборник, была около двух лет тому назад приобретена от В. Ф. Трахтенберга Отделением русского языка и словесности Императорской Академии наук для пополнения с этой стороны издаваемого Отделением обширного словаря русского языка». То есть Трахтенберг продал свои записи учёным ещё в 1906 году — надо думать, после освобождения. Затем Бодуэн де Куртенэ обработал эти записи, добавил известную ему воровскую лексику, особый упор сделав на выписки из труда известного киевского литератора Григория Брейтмана «Преступный мир. Очерки из быта профессиональных преступников» (1901), составил указатель к словам и написал предисловие к работе. Как справедливо замечает языковед Салават Вахитов о Бодуэне де Куртенэ: «По сути, он создал свой словарь тюремного жаргона, но, будучи человеком скромным и глубоко порядочным, оставил авторство за В. Ф. Трахтенбергом».

Но, по крайней мере, Трахтенберг в «Каменщиках» всё же чалился. А вот история с другим узником не столь очевидна. На просторах Интернета можно встретить байку о том, что в 1922 году Таганку случаем «посетил» Осип Беньяминович Шор — авантюрист, мошенник и одно время (1918) инспектор одесского угрозыска. Говорят, Шор послужил прототипом Великого Комбинатора Остапа Бендера. Его фигура яркими штрихами запечатлена в воспоминаниях Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Остап (как его называли в семье) Шор во время службы в одесском угрозыске считался одним из лучших оперативников и грозой городских бандитов. И те в 1918 году по ошибке застрелили его старшего брата — Натана Шора, известного поэта, писавшего под псевдонимом Анатолий Фиолетов. После этого, как гласит молва, через некоторое время Осип Шор уволился и уехал в Москву. Вот здесь якобы его задержали за участие в драке (одессит вступился за честь жены своего сотоварища-поэта), водворили в Таганскую тюрьму, но чуть ли не наутро отпустили — после того как выяснилось, что он «из своих».

Однако, согласно другим биографическим сведениям, Шор в 1922 году переехал вовсе не в Москву, а в Петроград, где действительно в первые же дни попал в тюрьму за пьяную драку. Пробыл он там недолго — пока из Одессы не пришёл ответ на запрос. В бумаге сообщалось, что товарищ Шор являлся одним из лучших сотрудников угрозыска. А миф о Таганке, думается, возник после выхода в свет романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Там в одном из эпизодов администратор театра Колумба выдал Остапу Бендеру два билета в партер, загипнотизированный взглядом незнакомца:

«И, машинально выдавая пропуска счастливым теа- и кинокритикам, притихший Яков Менелаевич продолжал вспоминать, где он видел эти чистые глаза.

Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелаевич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу».

Так и реальный Шор — прототип Бендера — переместился из тюрьмы питерской в тюрьму московскую.

И совсем уж безумная байка: якобы до революции в Таганке одно время готовил пищу для заключённых повар по фамилии Баландин. Но кулинар из него был, мягко говоря, хреноватый. То ли подворовывал он, недокладывал в котёл мяса и прочих ингредиентов, то ли руки у него не из того места росли… Короче, кончилось всё это дело плачевно: уркаганы сварили повара в котле живьём — в назидание будущим поколениям. Отсюда якобы пошло название тюремной похлёбки — баланда.

Понятно, что ничего общего с реальностью эта жуткая страшилка не имеет. Да, баландой в местах лишения свободы в самом деле называют похлёбку — жидкий, водянистый суп. Только вот происходит это название вовсе не от фамилии несчастного повара. Даль в своём «Толковом словаре» даёт следующее определение: «Баланда… род ботвиньи, холодец из заквашенного на муке отвара свекольной или иной ботвы с окрошкою… род лебеды, ботва, идущая на ботвинью». В литовском и других балтийских языках balanda — лебеда. Таким образом, баланда издавна считалась похлёбкой из лебеды, незатейливой едой для самых бедных.

Но мы слишком увлеклись таганскими узниками. В конце концов, и в других тюрьмах сиживали люди известные. Взять ту же Бутырку: тут вам и Владимир Маяковский, и Нестор Махно, и Феликс Дзержинский… А в 1908 году здесь выступал знаменитый иллюзионист Гарри Гудини, который, закованный в кандалы и цепи, за 28 минут сумел освободиться из специального «ящика», в котором арестантов перевозили из Москвы в Сибирь.

А между тем никто почему-то не поёт — «Бутырка, все ночи, полные огня». Песню сочинили почему-то всё-таки о Таганке. Хотя… Так ли это на самом деле? Вы уверены, что в оригинале имелась в виду именно Таганская тюрьма?

Впрочем, не будем забегать вперёд. Начнём всё же с Таганки.

Самое раннее предположение о возникновении этой песни я встретил в работе Андрея Сёмина «“Чужие” песни Владимира Высоцкого». Автор пишет:

«Читательница “Русской мысли” [16] «Русская мысль» — общеевропейская эмигрантская газета, возникла в Париже в 1947 году, с 2006 года выходит в Лондоне, с 2011 года — в журнальном формате. В. Винницкая ещё в 1973 г. (номер от 27 дек.) сообщила не подтверждённую до сих пор в печати версию о том, что песня “Тюрьма Таганка” написана в прошлом веке поэтом-народовольцем И. И. Гольц-Миллером. Её письмо было перепечатано в журнале “Вагант” (1992. № 9)».

Подобная версия не выдерживает критики. Иван Гольц-Миллер, русский поэт и революционер (1842–1871), действительно за распространение запрещённых сочинений в 1863 году провёл три месяца в Московском смирительном доме «для предерзостных» (ныне — Матросская Тишина), а затем был сослан. В Таганке он никогда не был. Но дело даже не в том; в конце концов, необязательно там быть, чтобы написать стихи об этой тюрьме. Стихов-то — и революционных, и депрессивно-упадочных — Иван Иванович создал немалое количество. В 1869 году поэт был выслан из Одессы во время студенческих волнений за то, что он «был замечен в пении недозволенных песен» (нешто «Таганку» горланил?).

Однако есть и другие нестыковки. И в начале XX века, и во времена Гольц-Миллера весь честной народ именовал тюрьму не «Таганкой», а «Каменщиками». Вот отрывок заметки одной из московских газет: «10 ноября (28 октября) 1902 года: В московской губернской тюрьме, что в Каменщиках, ежегодно в конце октября происходит особое духовное торжество, совершаемое по почину и по инициативе заключённых здесь арестантов. На заработки, получаемые ими от различных работ, введённых в этой тюрьме, заключённые в одно из октябрьских воскресений приглашают особо чтимые святыни, и торжественное молебствие приносит им отрадное утешение, западающее в их сердца добрыми семенами». Согласитесь, в газетной информации проще было бы написать «Таганская тюрьма», а не использовать громоздкий оборот «московская губернская тюрьма, что в Каменщиках». А вот цитата из современного путеводителя «Москва»: «Улицы Большие и Малые Каменщики начинаются у Таганской площади и идут на юг… В XIX в. здесь стояла Таганская губернская тюрьма, и слово “Каменщики” для москвичей означало “Тюрьма на Таганке”».