Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

И вот уже открылись железные дверцы, где

Участник ограбления, получив свою долю, немедленно уезжает из города — в облике Каскарильи [29] Каскарилья — персонаж советской эксцентрической немой кинокомедии режиссёра Якова Протазанова «Процесс о трёх миллионах» (1926): элегантный мошенник, вор-джентльмен. Роль исполнял артист МХАТ Анатолий Кторов. .

Под “столицей” разумеется Ленинград, вернее, Петроград, что даёт возможность отнести время появления этой песни к дореволюционному периоду.

Герой уезжает на юг, где знакомится с “чудом земной красоты”. Ясно, что:

Следует “дело”, арест и заключительная строфа:

Насчёт того, что позднейшие переделки хуже оригинала — здесь с Шаламовым можно было бы поспорить; в послевоенное время (с середины 1940-х и далее) песня подвергалась порою достаточно тонкой шлифовке, в том числе творческой интеллигенцией, неожиданно полюбившей уголовный «шансон». Появилась более точная рифмовка, ярче выписаны отдельные детали:

Однако Варлам Тихонович в определённой мере прав: действительно, постепенно в балладу всё активнее проникают слова и выражения уголовного жаргона, которые в оригинале, судя по всему, не употреблялись. Например, строка «чтобы сигнал подавать» заменена на «чтобы на стрёме стоять», «мы поклялись не замедлить с отвалом» вместо «и поспешил рано утром с вокзала я» и т. п. Всё же в изначальном тексте баллады в меньшей степени использовалась блатная лексика; образ отважного грабителя банков был покрыт неким романтическим флёром.

Шаламов очень точно заметил по этому поводу: «Есть в этом образе “вора-джентльмена” и некая тоска души блатаря по недостижимому идеалу. Поэтому-то “изящество”, “светскость” манер в большой цене среди воровского подполья. Именно оттуда в блатарский лексикон попали и закрепились там слова: “преступный мир”, “вращался”, “он с ним кушает” — всё это звучит и не высокопарно, и не иронически. Это термины определённого значения, ходовые выражения языка».

Но всё-таки — почему вдруг Шаламов решил, что песня родилась до революции? В своём очерке он привёл только один аргумент: то, что Ленинград назван «столицей», а уже 12 марта 1918 года столицей РСФСР становится Москва, она же с 30 декабря 1922 года (вплоть до 25 декабря 1991-го) была столицей СССР. Таким образом, есть смысл действительно отнести песню к дореволюционным временам. Но тогда, согласно логике Шаламова, Ленинград разумнее всего заменить Петроградом, поскольку это название наиболее созвучно упомянутому в песне Ленинграду. А нам известно, что Петроградом город на Неве стали именовать лишь с 18 (31) августа 1914 года, после вступления России в Первую мировую войну. Было решено, что «Петроград» звучит более по-русски — не какой-то там «онемеченный» Санкт-Петербург. Правда, наименование «Петроград» встречалось изредка и ранее, в произведениях литературы — например, у Пушкина в «Медном всаднике» (1833):

или у Степана Шнырёва, стихотворение которого так и называлось — «Петроград» (1830). «Петроградскими» ещё до повторного «крещения» града Петрова именовались здесь и некоторые учреждения (скажем, Петроградская старообрядческая епархия). Петроградом город оставался вплоть до 26 января 1924 года, когда получил новое имя — Ленинград, в честь усопшего вождя мирового пролетариата.

Вроде бы всё гладко. Однако не совсем. «Столица» в воровской балладе встречается лишь однажды:

Это характерно для всех версий песни. Причём в некоторых этот куплет вообще упущен, а у Аркадия Северного звучит иначе:

А между тем и в упомянутом варианте речь идёт о Ленинграде, город упомянут даже несколько раз — например, в одном из заключительных куплетов:

В исполнении Андрея Макаревича звучит гораздо точнее:

Газета «Ленинградская правда» (в отличие от нелепой «Вечерней правды») действительно выходила в городе. Помимо этого, у Макаревича и зачин связан с городом Ленина: «Помню ту ночь ленинградскую тёмную». Может быть, всё-таки речь идёт именно о Ленинграде?

Более того: питерский исследователь «низовой» песни Игорь Шушарин в переписке со мною даже пытается провести собственное исследование, в результате которого с точностью до дня устанавливает время ограбления, о котором повествует баллада «Медвежонок»! Исследователь исходит из того, что первая известная нам запись песни относится к 1926 году:

«Учитывая, что в тексте упоминается ЛЕНИНГРАД, от 1923 года мы отказываемся сразу, так как Ильич ещё жив, хотя и тяжело болен. Год 1926-й также отметаем: события песни хронологически завершаются глубокой осенью, а следовательно — её шанс быть написанной в конце 1926 года и тотчас получить столь массовое распространение, чтобы попасть в песенный сборник, крайне невелик. Таким образом, остаются годы 1924-й и 1925-й.

Зачин песни приходится на январь, причём на вторую его половину. Данный вывод мы делаем, исходя из того, что в Батуми герой попадает в конце января (цит. “пальмы зелёные, лето в конце января”), сама ж/д поездка “Ленинград — Москва — Батум” заняла у него трое-четверо суток, а выехал он “в несколько дней” после совершения преступления. Отсюда в сухом остатке получаем месяц “январь”, приблизительно 17-е—23-е числа.

Следующий важный момент — первая строчка песни: “Вспомню холодную ноченьку тёмную”. Тройка грабителей морозной ночью едет в санях на дело. Причём на мороз дополнительно указывает такая деталь, как “медвежья полость”, которая, как известно, служила покрывалом для ног седоков в экипаже. (Цит.: “Медвежью полость в ноги стлал”. Н. А. Некрасов; “Было уже темно, когда я, закутавшись в шубу и полость, рядом с Алёшкой уселся в сани”. Л. Н. Толстой).