Серик Шакибаев - Чрезвычайная комиссия

Таков был идейный багаж Луба, оставлять на свободе которого было опасно. И розыск его поручили Ананию Моисеевичу Журавлеву, одному из лучших работников политбюро.

Решено было произвести обыск в квартире семьи Луба, по возможности найти его переписку с женой и выяснить, где мог скрываться преступник. Однако обыск не дал пока определенного ответа на интересующие чекистов вопросы. Тем не менее, они изъяли два омских адреса: улица Баронская, 2 и 5-я линия, 143, по которым проживали Т. Т. Шарова и А. В. Бурова. Может быть, там и жил разыскиваемый, а может, та или другая знает что-либо о местопребывании Луба. Сразу же в Омск полетел запрос. Ответ был неожиданным и в то же время желаемым. Из Омска сообщили, что разыскиваемый живет на квартире у Буровых, что работает в управлении Омской железной дороги начальником общего отдела жилищно-строительного подразделения. Луба арестовали и переправили в Кустанай.

Свидетелей преступной деятельности Луба было много. Он был изобличен в том, что при установлении Советской власти в Кустанае выдавал себя за сторонника большевизма и пробрался на должность уездного комиссара внутренних дел, а добившись этого поста, особого рвения к советской работе не проявлял. В мае 1918 года Луб неожиданно подал заявление в уисполком с просьбой об увольнении его с поста комиссара внутренних дел, якобы для того, чтобы поехать на лечение. Его просьбу удовлетворили, однако он остался в Кустанае и устроился на работу в систему потребкооперации на незаметную должность. В эти дни его несколько раз видели в обществе барона Шиллинга, в заговоре которого он участвовал.

Обо всем этом, писал позднее комиссар юстиции Кубанцев, основываясь на материалах, добытых чекистами. Все было готово для ареста Луба, но он исчез.

Когда власть Советов в Кустанае пала, Луб объявился в городе, не опасаясь того, что белые могут учинить над ним расправу как над красным комиссаром. Наоборот, был назначен помощником управляющего кустанайским уездом. И это в то время, когда белочехи расправлялись даже с теми, кого они подозревали в сочувствии Советской власти. Не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Луб и ранее был на стороне контрреволюции. Во время колчаковщины уверял своих хозяев в верноподданнических чувствах, в том, что он «при Советской власти оставался служить только для того, чтобы быть поближе к местной власти и извлекать материалы», полезные представителям Сибирского Временного правительства, находившимся в Омске…

В Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР СССР) в деле переписки должностных лиц Тургайской области автор этих строк обнаружил два документа, изобличающих Луба как контрреволюционера. Эта депеша, в которой постарались обелить перед колчаковцами действия Луба, когда он был комиссаром. Документ датирован 14 декабря 1918 года. Вот что в нем говорится: «Вследствие конфиденциального письма вашего от 25 ноября… имею честь донести, что содержание анонимного письма не соответствует действительности, гг. Луб, Аблин и Булычев в большевистских организациях не принимали участия. При сем прилагается сообщение председателя кустанайской следственной комиссии».

И еще одно служебное послание, адресованное Тургайскому областному комиссару колчаковцев. Вот текст этого документа:

«Помощник уездного комиссара Луб при переходе в г. Кустанае власти в руки большевиков остался совершенно один во главе уездного комиссариата и тех учреждений, которые находились в ведении комиссара…

Находясь на своем посту, Луб все усилия направлял к тому, чтобы сохранить вверенные ему учреждения от большевистского влияния, и из-за этого весьма часто входил в пререкания с главными представителями большевистской власти, как, например, с председателем уездного исполкома Тараном, председателем гражданской уездной управы Кугаевским, чем неоднократно подвергал себя опасности ареста. Когда же большевистская сласть совершенно окрепла и, опираясь на рабочих, красноармейцев и приезжие дружины, стала подчинять своему контролю и сильному влиянию решительно все учреждения, Луб отношением от 23 апреля этого года… (копия прилагается) просил принять от него все учреждения, вследствие невозможности дальнейшей работы, но исполком просьбы не выполнил, а заочно выбрал Луба комиссаром внутренних дел, что заставило Луба не только повторить свою просьбу о принятии от него комиссариата, но потребовал от исполкома выбора другого комиссара (отношение… в копии прилагается); вскоре был избран другой комиссар, которому и были переданы Лубом все учреждения.

Таким образом, Луб не только состоял на какой-либо из должностей, а наоборот, как представитель Временного правительства, до последней возможности охранял вверенные ему учреждения от большевистских влияний и официально заявил о своем несогласии с направлением большевиков. Вследствие изложенного, отпадает вопрос о допустимости Луба к должности помощника уездного комиссара» {60} 60 ЦГА СССР, ф. 148, оп. 1, д. 23, л. 34. .

А ведь Луб отрицал на следствии и суде свою причастность к контрреволюции. Однако приведенные выше документы с головой выдают Луба и являются существенным дополнением к материалам его уголовного дела.

На суде И. А. Грушин показал, что Луб, выступая от имени партии эсеров на учредительном съезде кустанайских киргизских депутатов, призывал уездных представителей к свержению Советской власти… В то время в распоряжении следствия не было копии протокола этого контрреволюционного съезда. Найден протокол значительно позже в Кустанайском госархиве и теперь можно сказать, что на этом съезде, названным «чрезвычайным кустанайским съездом крестьянских и киргизских депутатов», состоявшемся с 14 по 17 июля 1918 года, Луб не только выступал, но и был избран в президиум. На первое заседание, которое проходило под председательством Луба, прибыл член так называемого комитета «народной власти» города Иванов, который приветствовал съезд с пожеланием «продуктивной работы на пользу Родины». Луб, в свою очередь, от лица съезда «выражал через чина г. Иванова глубокий привет городскому комитету «народной власти» с пожеланием, чтобы в работе идти рука об руку для общего закрепления исстрадавшейся России и установления твердого народовластия» {61} 61 КОГА, ф. Р-389, оп. 1, св. 1, л. 1. .

В протоколе съезда читаем запись: «Съезд приступает к обсуждению текущего момента. Обсудив и приняв во внимание, что власть большевиков не была властью всего народа, а была кучка захватчиков и насильников над его волей, «кустанайский чрезвычайный крестьянский и киргизский съезд постановил: приветствовать совершившийся переворот и новую власть… с выражением полной надежды, что Сибирское Временное правительство в самом непродолжительном времени созовет Сибирское Учредительное собрание и доведет страну до Всероссийского Учредительного собрания…» {62} 62 Там же. Под этим документом в числе других членов коллегии подписался и Луб.