Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

В целом же, обобщая содержание различных источников, мы полагаем, что доля «мирных жителей» в составе военнопленных могла достигать 12–15 % от их общего количества (64,5 тыс.), т. е. примерно 8–10 тыс. человек.

Завершая обзор исследуемого вопроса, заметим, что контингент турецких военнопленных эпизодически пополнялся лицами, не подлежащими включению в данную категорию, но отнесенными к таковой на более или менее продолжительное время вследствие разного рода недоразумений, недостаточной компетентности отдельных представителей российских органов военного управления, расширительного понимания ими предписаний вышестоящих штабов и иных причин. Например, в числе военнопленных порой оказывались россияне, выехавшие до войны по своим делам в Турцию (в основном, на заработки) или скрывавшиеся на ее территории от русского правосудия [100] РГВИА. Ф. 2100. Оп. 2. Д. 475. Л. 84об. . Обнаруживались среди них и русские перебежчики, а также дезертиры, первоначально задержанные сторожевым охранением частей оттоманской армии, а в ходе последующих боев… попавшие уже в русский плен. Так, 4 ноября 1914 г. Тифлисскому коменданту были доставлены «для содержания под стражей до особого распоряжения семь наших дезертиров, задержанных в турецкой армии и прибывших с партией военнопленных». Как следует из прилагаемого списка, все они были рядовыми 153-го Бакинского, 154-го Дербентского и 156-го Елисаветпольского пехотных полков (Левон Абкаров, Оганес Мурадянц, Абрам Степанов, Карапет Погосов, Галуст Погосов, Варос Галустов и Зура-Бабил Крикоров) [101] РГВИА. Ф. 1300. Оп. 4. Д. 466. Л. 32; Ф. 2100. Оп. 2. Д. 475. Л. 28, 34. . В качестве другого примера можно назвать «османского» поручика М. В. Сазонова (Созамова), который попал в плен весной 1915 г. и 16 сентября того же года «за государственную измену» был приговорен к смертной казни [102] Там же. Ф. 2100. Оп. 2. Д. 595. Л. 1–15. .

Отдельного внимания заслуживают этнические турки и армяне — жители Карской обл., которые в период вторжения оттоманской армии в Закавказье (декабрь 1914 г.), выражаясь словами официального документа: «забыв присягу (на подданство России — В.П.), присоединились к турецким войскам, получили оружие, служили проводниками, грабили оставленное бежавшими армянами имущество и лавки и оказывали неприятелю иные услуги» [103] Там же. Д. 810. Л. 42. . После установления таких фактов названные лица, разумеется, лишались статуса военнопленных и передавались соответствующим органам, где в ходе допросов турки обычно перекладывали всю вину на армян, а армяне на турок. Однако военно-полевые суды Кавказской армии неизменно оказывались выше национальных и религиозных предрассудков и за государственную измену «давали» всем поровну: по 12 лет каторги [104] Там же. .

Некоторые документы дают основания предполагать, что в рядах военнопленных могли числиться даже… турецкие парламентеры, которым по каким-то причинам не было позволено вернуться в расположение своих частей. На это указывает, например, следующая радиограмма Командующего 3-й турецкой армией, принятая 21 июня 1917 г. радиостанцией 1-го Кавказского корпуса: «Господину Главнокомандующему русской Кавказской армией. 24 мая нового стиля с. г. на участке 17-го Туркестанского полка два наших офицера с солдатом-переводчиком, отправлявшиеся для переговоров на нейтральную полосу, соблюдая все правила законов и обычаев сухопутной войны, принятых международными конвенциями, были приглашены в штаб полка и предательски задержаны командиром означенного полка армянином Осипьянцем. И по последним сведениям отправлены в Трапезунд, а потом в Батум. Хотя предвечная правда вполне возместила эту несправедливость, заставив снизиться один весьма сносный русский аэроплан с летчиком и наблюдателем-офицерами за наши позиции, но нам все-таки весьма обидно видеть, чтобы какой-нибудь проходимец-армянин из-за своей мелочной мстительности запятнал честь благородной нации с безупречным прошлым, с светлой моралью в настоящем. Храним надежду, что русская армия, никогда не переступавшая сознательно границ человечности, поспешит смыть это пятно бесчестия, возвратив наших парламентеров и наказав как следует нарушителя международных прав и основ гуманности»… В достоверности изложенного лишний раз убеждает (а заодно и вызывает сложные чувства) приписка на приведенном документе, оставленная тогда же, вероятно, кем-то из высокопоставленных офицеров штаба Кавказской армии и адресованная ее Командующему: «не признаете ли возможным, разрешить послать турецкому командующему радиограмму, которой сообщить ему, что мы согласны на возвращение двух турецких офицеров и солдата в обмен [на] наших офицеров летчика и наблюдателя вместе с аппаратом (Курсив наш — В.П. )» [105] РГВИА. Ф. 2100. Оп. 1. Д. 93. Л. 27–28. .

Что касается военнообязанных и военнозадержанных (гр. 2 и гр. 3 Таблицы 4), то в дополнение к тому, что уже было сказано о лицах данных категорий ранее, считаем необходимым подчеркнуть, что, по смыслу норм действующего законодательства, интернированию во внутренние регионы страны подлежали турецкие подданные, как правило, из числа мусульман и иудеев, в возрасте от 17 до 50 лет [106] 27 августа 1914 г. возрастные рамки для лиц указанной категории были расширены и определены в диапазоне от 17 до 50 лет (вместо установленных ранее 18–45 лет). , годные к военной службе по состоянию здоровья и застигнутые началом войны в местностях, объявленных на военном положение и вообще входящих в округа, находящиеся «на театре военных действий». Кроме того, было признано целесообразным выселить таких людей и из Приморья, Туркестана и обеих столиц.

Однако в действительности круг военнообязанных, интернированных во внутренние регионы России, оказался намного шире, т. к. нередко вбирал в себя и значительную часть военнозадержанных. К примеру, если в Калужской губернии к августу 1915 г. в числе почти 2 тыс. турок (1 981 чел.) не оказалось ни одной женщины и ни одного ребенка [107] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 302. Д. 264. Л. 5. , то, как это следует из письма Рязанского губернского комиссара во Временное управление по делам милиции от 16 мая 1917 г., вопреки распоряжениям, отданным в отношении турецких подданных еще в октябре-декабре 1914 г., из Закавказья в Рязань в самом начале войны «были высланы старики в возрасте свыше 60 и даже 70 лет, а также женщины и дети. В особенности их [количество] увеличилось в начале текущего (1917 — В.П.) года, когда в Рязань прибыли из Сухумского округа 2 большие партии — одна в 486 и другая в 615 чел., состоявшие в большинстве из женщин, детей и дряхлых стариков» [108] ГАРФ. Ф. 1791. Оп. 2. Д. 404. Л. 39–41. .

Вряд ли все это можно с исчерпывающей полнотой объяснить эксцессами начального периода войны и (или) некими региональными особенностями, т. к. практически то же самое происходило и в иное время, и в иных губерниях. Например, в апреле 1916 г., в связи с объявлением города и порта Мариуполь на военном положении, Екатеринославский губернатор потребовал от Мариупольского полицмейстера и исправников прилегающих к городу уездов «немедленно выслать <���…> в Уфимскую губернию подданных обоего пола воюющих с нами держав начиная с 17-и летнего возраста (Курсив наш — В.П. ) за исключением <���…> турподданных, доказавших документально исповедание ими одной из христианских религий» [109] РГА ВМФ. Ф. 609. Оп. 3. Д. 223. Л. 52. . Впрочем, ни одна из христианских религий, как уже отчасти говорилось ранее, сама по себе не обеспечивала турподданному избавление от высылки. Например, из того же Мариуполя в августе 1916 г. были отправлены в Уфимскую губернию турецкие христиане Сероп Окосьянц, Мекирдич Окосьянц и Телемак Какулиди, «зарегистрированные жандармской полицией в неблагонадежности» [110] Там же. Л. 49. .