Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

Однако как бы то ни было, в описании эвакуации турок следует видимо обратить внимание и на те мемуары, авторы которых не заметили в происходившем ничего драматического. В первую очередь это касается, конечно же, офицеров и приравненных к ним лиц, которые перевозились в пассажирских вагонах 2-го класса. «В Ростове девушки, явно из хороших семей, образованные, владеющие немецким языком, напоили нас чаем и помогли просушить белье», — вспоминал лейтенант Ийбар Тахсин, плененный в ходе Сарыкамышской операции. Этот же офицер отметил, что в пути он и его товарищи ежедневно питались в ресторане вокзала. И только если на станции не оказывалось ресторана, приобретали продукты у местных торговцев [220] Tahsin I. Sibirya’dan Serendib’e. Ankara: Ulus Basimevi, 1950. — S. 30–31. . Эвакуируемый практически одновременно с ним курсант военного училища Раджи Чакырёз вообще считал, что его поездка в Сибирь, «прошла вполне комфортно. В дороге не мерзли, т. к. дрова для печи можно было найти где угодно. Питались сытно, покупая на станциях у торговок вареный картофель, яйца, жареных куриц, пироги и пончики. Пили много чая, благо в России этот напиток можно найти повсеместно» [221] Çakıröz R. Çarlık ve Bolş evik Rusya’da 10 yıl: Bnb. Raci Çakıröz’ün Hatıraları. — İstanbul: Belge Yayınları (Dün-Bugün-Yarın), 1990. — S. 21. .

Завершая рассмотрение проблем эвакуации военнопленных Оттоманской империи, считаем необходимым обратить внимание на то, что уже в январе 1915 г., удовлетворяя ходатайство Депутата Госдумы М. И. Пападжанова, Главнокомандующий Кавказской армией отдал приказ о раздельных перевозках в глубь страны аскеров мусульман и христиан. Поводом к тому послужила информация о случаях насилия турок над их сослуживцами-армянами. Судя по некоторым данным, факты насилия действительно могли иметь место [222] Энциклопедия старого Ростова и Нахичевани-на-Дону: [в 6 т.] / авт. — сост. В.С. Сидоров. — Ростов н/Д: Изд-во Дон. гос. публ. б-ки, 1994. — С. 69; Иркутская жизнь. 1915. 3 февр. С. 4. . Но вряд ли они выходили за рамки эксцессов, т. к. подавляющее большинство армян вполне благополучно проехали через всю Россию в одних вагонах с турками (а потом, кстати, еще не один год столь же благополучно прожили с ними в одних бараках). В этой связи небезынтересно отметить, что в январе 1915 г. представители Ростовского армянского комитета, желающие оказать помощь теплой одеждой и продуктами аскерам-армянам, были допущены к эшелону, в котором эвакуировалось 650 турецких военнопленных, в т. ч. 65 армян. Однако обнаружив, что последние равномерно распределены по всем вагонам поезда, члены комитета проявили благоразумие и воздержались от оказания им помощи [223] Утро Юга. 1915. 17 янв. С. 3. .

Что касается эвакуации военнообязанных, то в силу слабой материальной обеспеченности основной массы проживавших в России турок, люди эти, в большинстве своем, отправлялись в места интернирования не за свой счет «по железной дороге в вагонах 3-го класса», а «этапным порядком с последующим возмещением». Так, 10 ноября 1914 г. из Керчи был выслан «этапным порядком в гор. Лебедянь Тамбовской губернии 21 военнопленный турецко-подданный мусульманин в возрасте от 17 до 50 лет». В то же время, при выселении на исходе 1916 г. из Севастополя турецких армян, наименее состоятельные из них обеспечивались «даровыми билетами для проезда по железным дорогам до избираемых ими мест жительства» [224] РГА ВМФ. Ф. 609. Оп. 2. Д. 435. Л. 5; Д. 746. Л. 94. .

Обеспечение содержащихся в России военнопленных и гражданских пленных Центральных держав различными видами довольствия мало зависело от их государственной принадлежности, т. к. осуществлялось на основе норм действующего законодательства, носивших, как правило, универсальный характер. Правда, на протяжении 1914–1918 гг. последние неоднократно менялись. Однако, анализируя названные нормы в динамике, нельзя не прийти к выводу, что их эволюция неизменно базировалась на трех принципах, предполагающих, что уровень обеспечения иностранных пленников должен:

1) совпадать, в целом, с обеспечением русских пленных, находящихся во власти противника (причем общее правило, восходящее к ст. 7 IV Гаагской конвенции, согласно которому военнопленные пользуются такой же пищей, помещением и одеждой, как войска правительства, взявшего их в плен, уже в 1915 г. частично отступило на второй план);

2) исключать условия, при которых качество жизни подданных враждебных России держав может превзойти качество жизни русских рабочих, а в более широком смысле — населения тех губерний, в которых расквартированы военнопленные и гражданские пленные;

3) соответствовать объективным возможностям, в первую очередь — экономическим, как государства в целом, так и его конкретного региона.

При этом соблюдение первого принципа являлось предметом особого внимания со стороны военного ведомства, регулярно напоминавшего работодателям, в распоряжении которых находились военнопленные, что «всякое доходящее до правительств враждующих [с нами] стран известие о тяжелом положении у нас пленных чинов их армий, тотчас же отзывается самым нежелательным образом на положении пленных чинов нашей армии» [225] РГИА. Ф. 274. Оп. 1. Д. 176. Л. 230. .

Полагаем, что данный принцип существовал независимо от подданных Оттоманской империи, поскольку в силу причин, о которых уже говорилось ранее, «положение пленных чинов нашей армии» в Турции мало занимало российское Военное министерство. Пожалуй, единственный известный нам факт трений на этой почве имел место на рубеже 1916–1917 гг., когда Порта потребовала вывезти пленных турок из Сибири в европейскую часть страны, угрожая в противном случае переводом всех «русских пленных в местности с тяжелым климатом». Петроград ответил встречной угрозой лишить в таком случае военнопленных Оттоманской империи «права пользования тем режимом, коему они подчинены ныне на общем основании с военнопленными остальных вражеских армий» [226] АВПРИ. Ф. 160. Оп. 708. Д. 3245. Л. 15–16. . На этом вопрос был навсегда исчерпан.

В отличие от первого принципа, на страже второго стояла вся российская власть и, пожалуй, все российское общество. В этой связи целый ряд предписаний и распоряжений, особенно Министра внутренних дел и губернаторов, изданных в 1914–1917 гг., включал в себя требования содержать пленных «в условиях отнюдь не лучших, чем те, в кои поставлены русские рабочие»; «иметь наблюдение, чтобы в смысле жизненных удобств они (пленные — В.П.) пользовались лишь самым необходимым, ибо всякий комфорт представляется совершенно неуместным» и т. п. [227] РГИА. Ф. 396. Оп. 7. Д. 558. Л. 98об; ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 9296. Л. 11, 39; ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 659. Л. 4.