Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

Переходя к более детальному анализу названных выше форм, отметим следующее.

1. Возвращение военнообязанных из пунктов интернирования на прежние места жительства в России практиковалось на протяжении всей войны, но, преимущественно, на ее начальном этапе, когда факты необоснованного или недостаточно обоснованного перемещения турецких подданных в глубь страны выявлялись особенно часто. Например, из 814 турок, водворенных с началом войны в Ярославскую губернию, 14 чел. были возвращены на прежние места жительства уже до конца 1915 г. [539] ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 659. Л. 85.

Реализовывалась данная мера, как правило, на основании личного ходатайства военнообязанного, одобренного главами губерний (интернирования и той, в которую намеревался вернуться пленный), а затем согласованного либо со штабом соответствующего военного округа (если регион не относился к ТВД), либо с Главнокомандующим армиями фронта (если регион считался прифронтовым). В отдельных случаях за пленных могли хлопотать и общественные организации. Например, в 1916 г. Председатель комитета чеченского народа ходатайствовал перед Министром внутренних дел о возвращении из г. Пошехонье на Кавказ двух турецких арабов из Мекки [540] ГАРФ. Ф. 1791. Оп. 2. Д. 404. Л. 18. .

После Февральской революции данный процесс во многом активизировался. Например, весной и летом 1917 г. шла переписка о возвращении к прежним местам жительства турецких подданных-лазов и представителей иных национальностей [541] Там же. Л. 29. . Однако наибольшие масштабы приобрело движение за возврат в Таврическую губернию крымских татар. На этом настаивали и земства, и уездные комиссары, и сам глава региона, аргументирующие свои требования нехваткой в губернии рабочих рук, а также ссылками на благонадежность татар и их высокие профессиональные качества как ремесленников и земледельцев. В итоге ГУГШ 17 июня 1917 г. разрешил вернуться на постоянные места жительства «турецким подданным татарам, коренным жителям Крыма, преданность которых России вне всякого сомнения» [542] Там же. Л. 2–3, 8 и об., 42. .

2. Передача МВД военнопленных из числа «мирных жителей» с одновременным переводом этих людей на положение гражданских пленных практиковалась примерно с середины 1916 г. и детерминировалась, помимо соображений законности и гуманности, стремлением освободить военное ведомство от лиц, являвшихся для него очевидной «обузой».

Распространялась эта мера на всех женщин, а также мужчин в возрасте до 14 лет и старше 50 лет [543] РГВИА. Ф. 1558. Оп. 9. Д. 9. Л. 259. . К примеру, среди 84-х турецких военнопленных, переданных командованием ПриамВО органам МВД в сентябре-октябре 1916 г., числилось 73 мужчины в возрасте от 50 до 80 лет, 10 детей до 14 лет и одна женщина. При этом Военный губернатор Приморской области предписывал Хабаровскому полицмейстеру по приему этих людей от военных властей «оставить их в настоящем месте жительства, установить над ними полицейский надзор, не допуская никаких отлучек в другие места» [544] РГВИА. Ф. 1558. Оп. 9. Д. 5. Л. 25, 50; Д. 9. Л. 259. .

Хотя формально мы рассматриваем данную меру как смягчение режима содержания пленников, для самих турок, по справедливому замечанию Т. Я. Иконниковой, освобождение из лагерей, «где за почти два года сложились определенные бытовые условия, было обеспечено сносное проживание и питание, не являлось столь желанным, как можно было бы предположить. Например, в рапорте Никольск-Уссурийского уездного (воинского — В.П. ) начальника говорилось, что 5 октября 1916 г. к нему явились 18 чел., бывших военнопленных турок, определенных к проживанию на свободе под надзором полиции. Они просили "дать им помещение для ночлега и пищу, т. к. они по старости и незнанию русского языка не могут найти себе ни работы, ни квартиры". Все, что мог сделать для этих несчастных уездный (воинский — В.П. ) начальник, это поместить их в арестантском доме и выдавать по 21 коп. в день» [545] Иконникова Т.Я. Указ. соч. — С. 129. . Со своей стороны добавим к сказанному, что не в лучшем положении оказалось и 13 турок в возрасте от 55 до 85 лет, освобожденных из-под стражи в таком же порядке и затем проживавших около года под надзором полиции в Томске. В апреле 1917 г. эти люди писали, обращаясь в органы городской власти: «живем мы хотя и свободно, но ниоткуда и ничего ни на одежду, ни на пропитание не получаем. Между тем все мы бедняки и вследствие наших преклонных лет тяжелой работы нести не можем, а легкой не находится, из-за чего нам приходится остаться нагими, босыми и голодными» [546] РГА ВМФ. Ф. 609. Оп. 2. Д. 955. Л. 5. .

Впрочем, передача МВД лиц названных категорий происходила, судя по всему, далеко не всегда и не повсеместно. К примеру, на 1 ноября 1916 г. в составе военнопленных, расквартированных в г. Валуйки Воронежской губ., числились «мирные жители» Хамза Хасан, 52 лет и Шереф Мемед, 60 лет [547] РГВИА. Ф. 2000. Оп. 11. Д. 112. Л. 97–99. .

Небезынтересно также отметить, что в пределах КВО рассматриваемый процесс, по воле Наместника, начался значительно раньше и протекал по каким-то своим законам. Так, уже в начале 1915 г. отдельные аскеры-армяне, дезертировавшие из оттоманской армии, передавались (по распоряжению Наместника) Тифлисскому полицмейстеру для их последующего освобождения. В частности, в марте-апреле 1915 г. таким путем обрели свободу Мартирос Оганесянц, Алаверди Сафарьянц, Баргес Мурадов и др. [548] РГВИА. Ф. 2100. Оп. 2. Д. 475. Л. 131, 140.

3. Вопрос о с мягчении режима содержания военнопленных армян неоднократно поднимался на протяжении всей войны и самими пленными, и многочисленными армянскими организациями России. Однако, как уже говорилось ранее, военным ведомством все ходатайства такого рода длительное время просто игнорировались. И лишь в декабре 1916 г. ГУГШ впервые проявил к ним интерес, затребовав из округов списки турецких военнослужащих армян, желающих вернуться на родину, в регионы Турции, находящиеся под русским контролем [549] Там же. Ф. 1558. Оп. 9. Д. 9. Л. 5–6, 145. .

Падение самодержавия в России придало этому процессу новый импульс. Уже 24 февраля 1917 г. группа аскеров-армян, содержавшихся в одном из лагерей ПриамВО, обратилась к Командующему округом с просьбой разрешить им посещение церкви без сопровождающих, а также «беспрепятственно и без проводников ходить на ежедневные заработки и возвращаться по вечерам в казармы», мотивируя это тем, что «мы, перестрадавшие от турецкого ига <���…> силою поставлены в ряды турецких войск <���…> поэтому смотреть на нас как на военнопленных грешно и нашему сердцу больно, ибо мы считаем Россию своей второю родиной» [550] Там же. Л. 139. . Сходная, в целом, аргументация использовалась и многими армянскими организациями, тогда же поставившими перед Временным правительством вопрос о полном освобождении «их братьев военнопленных армян как сторонников России <���…> которые, не желая сражаться с русскими войсками, сдались в плен» [551] АВПРИ. Ф. 160. Оп. 708. Д. 6486. Л. 1, 4–6. .