Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

Наконец, что касается репатриации тех, кто совершил в период своего пребывания в плену преступления и административные правонарушения, то с апреля 1918 г. по март 1921 г. эти люди возвращались на родину на основании ст. 14 Русско-турецкого Дополнительного договора к Мирному договору между Россией, с одной стороны, и Болгарией, Германией, Австро-Венгрией и Турцией, с другой, от 3 марта 1918 г. и ст. 23 аналогичного Русско-германского Дополнительного договора от 3 марта 1918 г., по смыслу которых названные лица полностью освобождались от юридической ответственности за все деяния, совершенные ими до ратификации Брестского мира (29 марта 1918 г.). С марта 1921 г. их репатриация регулировалась положениями ст. 6 Конвенции, согласно которой осужденные за убийство и кражу могли вернуться на родину лишь по отбытию наказания. При этом окончательно судьбу таких пленных решала «Межведомственная комиссия по проведению амнистии согласно международных договоров, заключенных РСФСР» [661] ГАРФ. Ф. Р-3333. Оп. 3. Д. 330. Л. 178, 181. .

IV. Рассмотрение вопросов натурализации в России турецких военнопленных и гражданских пленных необходимо видимо начать с того, что к середине 1914 г. порядок вступления иностранцев в российской подданство регулировался нормами ст. ст. 836–857 Законов о состоянии [662] Свод законов Российской империи. Т. IX. Законы о состояниях. Изд. 1899 г. СПб.: Гос. тип., 1900. — С. 168–172. . Суть последних в самых общих чертах может быть сведена к следующему:

— иностранец, желающий принять российской подданство, подает заявление главе той губернии, в которой он намерен поселиться;

— по получению заявления губернатор выдает заявителю «водворительное свидетельство», со дня подписания которого лицо считается водворенным в России, оставаясь, однако, в иностранном подданстве;

— по истечению 5 лет с момента водворения иностранец может обратиться к Министру внутренних дел или непосредственно на высочайшее имя с прошением о принятии в русское подданство;

— окончательное решение принимает Министр внутренних дел;

— принятие подданства совершается посредством присяги и оформляется соответствующим Свидетельством [663] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 302. Д. 376. Л. 2–3. .

В рассматриваемых хронологических рамках указанный выше общий порядок натурализации не единожды претерпевал изменения в отношении военнопленных и гражданских пленных Центральных держав, что позволяет выделить в нем три основных этапа:

1. Первый этап охватывает период с июля 1914 г. по июнь 1915 г., когда действовал установленный Совмином ускоренный порядок принятия в российское подданство «мирных обывателей, подданных враждебных нам стран, <���…> заслуживающих по своей лояльности доверия». Порядок этот касался гражданских пленных из числа славян, французов и итальянцев, а с 21 октября 1914 г. был распространен и на турецких христиан [664] РГИА. Ф. 1276. Оп. 10. Д. 838. Л. 42; Оп. 20. Д. 73. Л. 12; Д. 84. Л. 5. .

Однако в нашем распоряжении нет убедительных данных, свидетельствующих о том, что приведенная норма вообще реализовывалась на практике, по крайней мере — в отношении турок. Правда, в январе 1915 г. турецкому подданному Н. А. Нури, к примеру, было выдано «водворительное свидетельство» [665] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 302. Д. 375. Л. 7. . Но подавляющее большинство заявителей так и не дождалось от властей никакой реакции, включая сюда и заявителей, пользующихся покровительством весьма авторитетных особ. Так, стать россиянами в конечном итоге не удалось ни гречанкам Е. К. Каридиа и А. И. Каридиа, ни армянину Э. Я. Эраму, хотя за первых хлопотал член Государственного совета генерал от инфантерии Х. Х. Рооп, а за второго — фрейлина их императорских величеств А. В. Никитина [666] ГАРФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 296. Л. 22об, 23об. . Не удалось это и Эдхему Сулейману эфенди, проживавшему в г. Новый Оскол Курской губ. и возбудившему ходатайство о переходе в русское подданство еще 5 августа 1914 г., т. е. за 2,5 мес. до вступления Оттоманской империи в Первую мировую войну [667] ГАКО. Ф.1. Оп. 1. Д. 8521. Л. 85. .

ГАТО. Ф. Р-1583. Оп. 2. Д. 3. Л. 35.

2. Начало второго этапа мы относим к июню 1915 г., когда в целях борьбы со шпионажем Совмин признал необходимым «воспретить дальнейшее принятие в русское подданство каких бы то ни было иностранцев и оставлять без движения поступившие о том ходатайства, кроме совершенно исключительных случаев» [668] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 302. Д. 375. Л. 27. . Хотя Временное правительство и сохранило, в целом, такой подход, оно, в отличие от своих предшественников, обратило внимание на военнопленных, постановив в мае 1917 г., что «прием в подданство России неприятельских военнопленных, не состоящих в рядах русской армии или добровольческих воинских частях, отложен до конца войны» и допустим «лишь в исключительных случаях, когда налицо окажутся особо уважительные к тому основания». Вместе с тем, названное правительство признало «возможным и желательным, не ожидая конца войны», принимать в российское подданство «неприятельских военнопленных, состоящих в рядах русской армии или добровольческих воинских частях» [669] РГИА. Ф. 274. Оп. 1. Д. 706. Л. 28; ГАКО. Ф. Р-322. Оп. 1. Д. 3. Л. 544. .

Правда, приведенное постановление фактически распространялось лишь на дружинников-армян, поскольку, в соответствии с действовавшим на тот момент законодательством, никто из оттоманских пленников просто не мог состоять ни в «добровольческих воинских частях», ни (тем более!) «в рядах русской армии». Тем не менее, именно после февраля 1917 г. турецкие военнопленные стали особенно часто подавать прошения о переходе в российское гражданство. Так, в июне 1917 г. о своем желании натурализоваться в России заявили 13 нижних чинов, содержавшихся в ПриамВО (см. Таблицу 30 Главы 6), спустя месяц аналогичное ходатайство возбудили сразу 9 офицеров (в чине от прапорщика до капитана), интернированных в г. Нерехта Костромской губ. и объяснявших свой поступок стремлением «освободиться от тиранства и деспотства турецкого правительства» [670] РГАСПИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. 95. Л. 25 и об.; АВПРИ. Ф. 160. Оп. 708. Д. 2881. Л. 1. . В октябре 1917 г. старший лейтенант Исмаил Хаки и прапорщик Салахедрин (оба из КВО) изъявили желание принять не только российское гражданство, но и православие. Примерно тогда же комендант лагеря на о. Нарген поставил перед штабом округа вопрос об оставлении в России «в случае заключения мира» 10 турецких офицеров (полковник Сарым Екта, лейтенант Тефик Рауф оглы, прапорщик Феодалидис и др.) [671] РГВИА. Ф. 1300. Оп. 4. Д. 1152. Л. 11–12, 20. .

Одновременно активизировались в этом отношении и турецкие гражданские пленные, правда, большей частью те из них, кто инициировал процедуру своей натурализации в России еще до войны, например, военнообязанные Осман Мехмед оглы, Абдуль Аким Абдуль Кадыр оглы, Антон Ибрагимов Абдулах (католик) и др. [672] ГАТО. Ф. 2. Оп. 142. Д. 532. Л. 1; Д. 533. Л. 9, 11–12; Д. 534. Л. 5–6.