Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

3. Третий этап начался с принятия Декрета ВЦИК от 5 апреля 1918 г. «О приобретении прав российского гражданства», по смыслу которого стать гражданином РСФСР мог практически любой иностранец, подавший соответствующее заявление в Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов по месту жительства [673] СУиР РиКП. 1918. № 31. Ст. 405. . Положения Декрета несколько конкретизировал 5-й Всероссийский съезд советов, постановивший 10 июля 1918 г., что «РСФСР предоставляет все политические права <���…> иностранцам, проживающим на территории Российской Республики <���…> и принадлежащим к рабочему классу или к непользующемуся чужим трудом крестьянству, и признает за местными советами право предоставлять таким иностранцам без всяких затруднительных формальностей право российского гражданства» [674] ГАРО. Ф. Р-547. Оп. 2. Д. 4. Л. 180. .

Однако у нас нет серьезных оснований считать, что исчезновение «затруднительных формальностей» как-то способствовало переходу турок в советское гражданство. Так, по сведениям И. П. Щерова, к 1 ноября 1918 г. в 17-и российских губерниях (правда, автор не назвал в каких именно), гражданами РСФСР стали 613 австро-венгерских военнопленных, 27 германских и только 1 турецкий [675] Щеров И.П. Военная миграция в России (1914–1922 гг.): дис. … д-ра ист. наук. Смоленск: Смоленск. гос. пед. ун-т, 2001. — С. 122. . В Рязанской губ. с июня 1918 г. по март 1919 г. российское гражданство приняли 136 пленных, из которых лишь трое являлись турками (Яков Гробман, Израиль Гробман и Хусейн Эбукан) [676] ГАРО. Ф. Р-547. Оп. 2. Д. 4. Л. 26, 68, 98. .

Таким образом, в исследуемых хронологических рамках имели место разве что единичные установленные факты перехода в российское гражданство турецких пленных, преимущественно — христиан и иудеев. Что же касается намерений отдельных лиц, в т. ч. и из числа мусульман, натурализоваться в России, то их конечные результаты остаются не вполне ясными.

Характерной особенностью пленных турок было то, что на протяжении всей истории вооруженного противостояния между Российской и Оттоманской империями они категорически избегали любого участия в русской смуте или в борьбе России с какой-либо третьей державой. Как правило, не находили у турок отклика и предложения о переходе на российскую службу, хотя еще в 1696 г., во время осады Азова, их призывал к тому сам Петр Великий, обещавший османам, что «вам в вере вашей тесноты не будет, а пожалованы будете его государской милостью жалованием и кормами против того, которые ваши братья, будучи в своей вере, ему, великому государю, служат» [677] ОР РНБ. ОСРК. F.IV.38. Л. 93. . Правда, из приведенного выше правила известны два исключения:

— в августе 1774 г. группа военнопленных Русско-турецкой войны 1768–1774 гг., интернированных в г. Керенск Воронежской губ. (до 30 чел.), добровольно приняла участие в обороне города от пугачевцев [678] Подробнее см.: Познахирев В.В. Турецкие военнопленные в обороне г. Керенска в 1774 г. // [Электронный ресурс]. URL: http://исторический-сайт. рф/Турецкие-военнопленные-в-обороне-Керенска-в-1774-1.html. (да-та обращения 21.05.2014). ;

— в 1789–1791 гг. около 120 военнопленных Русско-турецкой войны 1787–1791 гг., опять же добровольно, проходили службу на Балтийском флоте, и участвовали в Русско-шведской войне 1788–1790 гг. [679] Подробнее см.: Его же. Турецкие военнопленные в русско-шведской войне 1788–1790 гг. // Клио. — 2012. — № 5. — С. 83–85.

I. Что же касается рассматриваемых хронологических рамок, то применительно к периоду Первой мировой войны нужно отметить следующее:

а) Служба в армии детерминировалась российским подданством, принять которое пленные Центральных держав не могли по причинам, указанным в Главе 9.

б) Вплоть до конца 1917 г. Петроград не стремился привлечь турок на русскую службу и даже к самой этой мысли относился скорее отрицательно.

в) Несмотря на существование правовых запретов, турецкие военнопленные, вне зависимости от их вероисповедания, регулярно возбуждали ходатайства о поступлении на русскую службу. При этом мусульмане получали отказы со ссылкой на действующее законодательство, а христиане, кроме того, еще и на приказ Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, сформулированный им в мае 1915 г. следующим образом: «все просьбы (турецких — В.П. ) военнопленных армян и греков о разрешении вступить в ряды русской армии должны быть отклоняемы на месте» [680] РГВИА. Ф. 1558. Оп. 9. Д. 9. Л. 232. .

в) Из военнопленных мусульман стремление перейти на русскую службу демонстрировали преимущественно офицеры. Наиболее ярким примером здесь может служить коллективное ходатайство 13 турецких военнопленных (в чине от лейтенанта до майора), которое они подавали как минимум дважды (20 июня и 15 октября 1917 г.), указывая на свое желание «принести России пользу службой в армии или на фронте или в другом месте» [681] РГАСПИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. 95. Л. 25 и об.; АВПРИ. Ф. 160. Оп. 708. Д. 2881. Л. 1. .

г) Из военнопленных христиан наибольшую настойчивость в этом вопросе проявляли армяне. К примеру, 4 ноября 1916 г. 10 аскеров-армян, работавших на строительстве железной дороги «Казань-Екатеринбург», возбудили ходатайство о зачислении их на службу в армию» [682] РГИА. Ф. 274. Оп. 1. Д. 177. Л. 368, 455. . В апреле 1917 г. еще 130 солдат-армян, расквартированных в ПриамВО, постановили: «Повергнуть [к] стопам Временного правительства ходатайство отправиться на фронт или же всем пойти на помощь крестьянам по устройству полей» [683] РГВИА. Ф. 1558. Оп. 9. Д. 9. Л. 199. .

д) Если мусульмане из числа гражданских пленных на русскую службу не стремились, то о христианах этого сказать никак нельзя. Так, уже к 22 октября 1914 г. Мариупольская армянская община организовала отряд добровольцев в количестве до 80 турецко-подданных армян и возбудила ходатайство перед Военным министром об их перевозке в Тифлис для дальнейшей борьбы «с общим врагом турками». 20 ноября 1914 г. Черноморский губернатор телеграфировал Наместнику: «Ко мне начали обращаться турецко-подданные греки и армяне с просьбами о зачислении их добровольцами в русские войска, действующие против турок». [684] Цитир. по: Perinçek M. Birinci Dünya Savaşı’nda Türkiye Ermenilerinin Rus Ordularına Katılımına Dair Yeni Belgeler / Karadeniz — Блэк Си — Черное море. — 2011. — № 10. — S. 33–34 // http://www.ardahan.edu.tr/ karadeni-zdergi/web/?did=225&dbaslik=Число10#arubaslik (дата обращения: 10.05.2014).

Подобных прошений поступало множество, и частью они были удовлетворены. Небезынтересно отметить в этой связи, что в период своего пребывания во внутренних регионах России (отпуск, командировка и т. п.), бойцы армянских дружин, являвшиеся подданными Турции, регистрировались полицией (но не воинскими начальниками), и за ними устанавливался надзор, как и за всеми подданными враждебных держав. Полагаем, что указанный порядок был небезупречен. Хотя бы уже потому, что не учитывал принадлежность этих людей к вооруженным силам. В результате дружинники фактически оказывались предоставленными самим себе. К примеру, 7 декабря 1915 г. доброволец 1-й армянской дружины турецкий подданный Г. А. Цашкьян был уволен в отпуск в г. Харьков «по своим делам», а не позднее 7 января 1916 г. переехал из Харькова в г. Старый Оскол Курской губ., где и находился до 24 февраля. При этом ни Старооскольский уездный исправник, ни Помощник начальника губернского жандармского управления, курировавший названный уезд, так и не задались вопросами, по каким причинам Г. А. Цашкьян самовольно изменил место проведения отпуска, с какой целью прибыл в Старый Оскол, почему проживал в этом городе целых полтора месяца и пр. Однако, принимая во внимание тот факт, что Эрзерумская наступательная операция Кавказской армии проходила с 28 декабря 1915 г. по 18 февраля 1916 г., можно с высокой степенью вероятности предполагать, что означенный боец-доброволец сделал все, чтобы телеграмма командира дружины, отзывающая его из отпуска в связи с началом на фронте активных боевых действий, адресата в Харькове не нашла. И сделал это не только без особого труда, но и фактически с ведома российских властей [685] ГАКО. Ф. 1642. Оп. 2. Д. 601. Л. 5–6, 20. .