Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

356–346: Вторая Священная война

356: Рождение Александра Великого; пожар второго храма в Эфесе; Исократ, «О мире»

355: «Ареопагитик» Исократа

354: Убийство Диона

353–349: Мавзолей в Галикарнасе

351: Первая «Филиппика» Демосфена

349: Филипп атакует Олинф; Первая и Вторая «Олинфские речи» Демосфена

348: Астроном Гераклид Понтийский; Спевсипп — преемник Платона во главе Академии

346: Демосфен, «О мире»; «Письмо к Филиппу» Исократа

344: Тимолеонт спасает Сиракузы; вторая «Филиппика» Демосфена

343: Процесс и оправдание Эсхина

342–338: Аристотель — воспитатель Александра

340: Тимолеонт побеждает карфагенян

338: Филипп побеждает афинян при Херонее; смерть Исократа

336: Убийство Филиппа; воцарение Александра и Дария III

335: Александр разрушает Фивы и начинает поход против Персии

334: Аристотель открывает Ликей; битва при Гранике; памятник хорега Лисикрата

333: Битва при Иссе

332: Осада и взятие Тира; сдача Иерусалима; основание Александрии

331: Битва при Гавгамелах (Арбелах); Александр в Вавилоне и Сузах

330: Художник Апеллес Сикионский; скульптор Лисипп Аргосский; Эсхин, «Против Ктесифонта»; Демосфен, «О венке»

329–328: Александр вторгается в Центральную Азию

327: Смерть Клита и Каллисфена

327–325: Александр в Индии

325: Плавание Неарха

324: Изгнание Демосфена

323: Смерть Александра; Ламийская война

322: Смерть Аристотеля, Демосфена и Диогена

Итак, Спарта ненадолго стала главной морской державой Греции и лх познакомила историю с новой трагедией успеха, погубленного спесью. Вместо свободы, которую Спарта некогда обещала городам — данникам Афин, она обложила их ежегодным налогом в тысячу талантов (6 000 000 долларов) и установила в каждом из них опирающееся на спартанский гарнизон аристократическое правление под контролем лакедемонского гармоста, или наместника. Эти правительства, подотчетные только далеким эфорам, отличались такой коррумпированностью и произволом, что вскоре новую империю возненавидели еще пуще старой.

В самой Спарте приток денег и подарков из угнетенных городов и от угодливых олигархов усилили внутренние тенденции, которые давно уже вели к упадку. В четвертом веке правящая каста уже знала, как сочетать роскошь в частной жизни со скромностью в жизни общественной, и даже эфоры соблюдали установления Ликурга только внешне. Благодаря приданым и завещаниям немалая часть земли перешла в руки женщин, и сосредоточенное таким образом богатство сделало жизнь и нравы спартанских дам, которым не приходилось ухаживать за сыновьями, весьма и весьма легкими [1689]. Регулярное дробление отдельных поместий привело к такому обеднению многих семей, что они более не могли вносить свою долю на общественных застольях и тем самым лишились гражданских прав; в то же время браки между родственниками и завещания породили в среде немногих оставшихся «равных» вызывающую концентрацию богатства [1690]. «Некоторые спартанцы, — пишет Аристотель, — владеют огромными поместьями, тогда как у других нет почти ничего; вся земля находится в руках немногих» [1691]. Утратившие гражданские права спартиаты, бесправные периэки и негодующие илоты были слишком беспокойным и враждебным населением, чтобы позволить правительству предпринимать сколько-нибудь масштабные — с точки зрения пространства или времени — внешние боевые операции, которых требует имперское правление.

Тем временем гражданская война в Персии затронула судьбы Греции. В 401 году Кир Младший восстал против своего брата Артаксеркса II, заручился помощью Спарты и собрал войско из тысяч греческих и других наемников, оказавшихся в Азии не у дел после внезапного окончания Пелопоннесской войны. Братья сразились при Кунаксе, у слияния Тигра и Евфрата; Кир был разгромлен и убит, а вся его армия попала в плен или была уничтожена, за исключением двенадцати тысяч греков, соображавших и бегавших достаточно быстро, чтобы отступить во внутренние области Вавилонии. Преследуемые войсками царя, греки избрали на свой грубый демократический лад трех военачальников, которым предстояло вывести их в безопасное место. Одним из них оказался Ксенофонт, некогда ученик Сократа, теперь молодой солдат удачи, которому было суждено остаться в памяти прежде всего как автору «Анабасиса», или «Восхождения», где впоследствии он описал с подкупающей простотой длительное отступление Десяти Тысяч вдоль Тигра, через горы Курдистана и Армении к Черному морю. Нас поражает неисчерпаемая храбрость этих греков, пять месяцев изо дня в день с боем прокладывавших себе дорогу, прошедших пешком три с лишним тысячи километров по враждебной стране сквозь жаркие и бесплодные равнины, через опасные горные перевалы, на два метра засыпанные снегом, в то время как регулярные войска и партизанские отряды атаковали их с фронта и тыла и с обоих флангов, а недружелюбные коренные жители всеми способами старались их погубить, направить по неправильной дороге или преградить им путь. Читая этот увлекательный рассказ, так докучающий нам в юности необходимостью его переводить, мы понимаем, что важнейшим оружием армии является продовольствие и что искусство военачальника заключается не только в достижении победы, но и в обеспечении провиантом. От голода и холода погибло больше воинов, чем от столкновений с неприятелем, хотя битв было столько же, сколько дней. Когда наконец 8 600 уцелевших греков увидели в Трапезуйте (Трабзон) Понт Евксинский, сердца их замерли от восторга.

«Как только передовой отряд достиг вершины, раздались громкие крики. И когда Ксенофонт вместе с арьергардом их услышали, они подумали, будто враги нападают с фронта — потому что враги шли за ними… Они устремились вперед, чтобы оказать помощь, и вдруг услышали, что воины кричат: «Море! Море!» — и передают это известие друг другу. Тогда весь арьергард бросился бежать, а вьючные животные поскакали вперед… И когда все достигли вершины, воины бросились обнимать друг друга, от них не отставали военачальники и офицеры, и у всех в глазах были слезы» [1692].

И неудивительно, ведь то было греческое море, а Трапезунт — греческий город; теперь они были в безопасности и могли отдыхать, не опасаясь, что будут разбужены смертью. Весть об их подвиге гордо звенела по старой Элладе и два поколения спустя заставила Филиппа поверить в то, что хорошо обученное греческое войско способно разбить персидскую армию, многократно превосходящую его численностью. Сам того не ведая, Ксенофонт торил дорогу Александру.

Возможно, под его влиянием находился уже Агесилай, который в 399 году взошел на спартанский трон. Можно было убедить Персию не заметить помощь, оказанную Киру Спартой. Но способнейшему из спартанских царей война с Персией виделась лишь интересным приключением, и он выступил во главе небольшого войска, чтобы освободить греческие города Малой Азии из-под власти персов [1693]. Когда Артаксеркс II узнал, что Агесилай с легкостью побеждает все посылаемые против него персидские отряды, он направил послов в Афины и Фивы подкупить эти города привезенным из Персии золотом и подтолкнуть их к войне со Спартой [1694]. Эта затея легко удалась, и девять лет спустя конфликт между Афинами и Спартой возобновился. Агесилай был отозван из Азии, чтобы встретить и с трудом одолеть объединенное войско афинян и фиванцев при Коронее; но в том же месяце афинский и персидский флоты, соединившись, уничтожили спартанские корабли близ Книда и положили конец краткому господству Спарты на море. Афины ликовали и энергично взялись за восстановление Долгих Стен. Спарта защищалась, направив к Великому царю посла Анталкида с предложением о сдаче греческих городов в Малой Азии персам, при условии что Персия заставит материковых греков заключить благоприятный для Спарты мир. Великий царь согласился, лишил Афины и Фивы своей финансовой поддержки и заставил все стороны подписать в Сардах (387) Анталкидов, или Царский, мир. Лемнос, Имброс и Скирос отошли к Афинам, а главные греческие государства получили гарантии самоуправления; однако все греческие города Азии вместе с Кипром были провозглашены достоянием царя. Афины скрепя сердце поставили свою подпись, понимая, что это — самое бесславное событие в греческой истории. Плоды Марафона оказались потеряны для целого поколения; города материковой Греции номинально оставались свободными, но фактически были поглощены Персидской державой. Вся Греция видела в Спарте предателя и с нетерпением дожидалась появления государства, способного ее сокрушить.