Станислав Чернявский - Алексей Комнин - спаситель Византийской империи

Дело продвигалось медленно. Точнее, не продвигалось никак. Алексей вежливо, но настойчиво объяснял причины, по которым он требует от рыцарей присяги за имперские земли. Он не мог сказать прямо, что считает рыцарей простыми наемниками. В ход шли рассуждения о древнем праве византийцев на старые владения. Делались намеки на то, что Алексей готов оказать помощь рыцарям, но помощь эта — небескорыстна…

Европейские головорезы ничего не хотели слышать. Они выдвигали встречные требования по снабжению и военному сопровождению, которое могли предоставить византийцы. Словом, тянули время.

Но Алексей оказался искуснее на этих переговорах. Вековая школа византийской дипломатии дала о себе знать. Кого-то удалось уговорить с помощью подарков, посулов, угроз. Вернули даже Готфрида Бульона с азиатского берега Босфора, дабы он подтвердил, что также принес клятву. Готфрид согласился присутствовать при церемонии оммажа со стороны новоприбывших феодалов. Это перевесило чашу. Крупные западные владетели согласились присягнуть императору, раз уж такую присягу принес сам Готфрид. Наотрез отказался лишь Раймунд Тулузский. Но пока обошлись без него.

Дело было в тронном зале Влахернского дворца. Все «графы» собрались там, чтобы принести оммаж. Надо сказать, что впоследствии рыцари устыдятся своего малодушия. Официальная версия, опубликованная в западных хрониках, будет гласить, что крестоносцы заключили мирный договор с Комнином, по которому император обязывался всячески помогать воинам Христа в завоевании новых земель. А взамен рыцари ничего не давали. Наглость католических интерпретаторов просто невероятна. Оказывается, это Алексей принес обязательства и разве что не объявил себя вассалом графов и герцогов!

Не обошлось без инцидента.

Тронный зал был полон народа. Церемония проходила неспешно. Алексей поднимался с трона, выслушивал клятвы, подходил к рыцарям и выполнял все необходимые церемониальные действия сюзерена по отношению к вассалам, после чего вновь возвращался на царское седалище.

После одной из таких экскурсий император обнаружил, что трон занял какой-то дерзкий француз. Все обомлели от такой невоспитанности. Момент был острейший. Ромейского самодержца позорили прямо на глазах его свиты. Что делать? Приказать арестовать нахального латинянина? Пойдут прахом все договоренности. Не избежать конфликта. Простить его? Авторитет базилевса пострадает.

Император счел уместным вообще не заметить поступка франка. Но вероятно, Алексей успел при этом обменяться многозначительными взглядами с кем-то из прирученных феодалов. К дерзкому крестоносцу подскочил Бодуэн Брабантский — младший брат Готфрида Бульона и будущий король Иерусалима. Он взял ослушника за руку и буквально стащил с трона.

Нельзя так поступать, — выговаривал Бодуэн. — Ведь ты обещал служить императору. Не в обычае у римских владык, чтобы подданные сидели рядом с ними. Раз ты принес клятву верности, то должен соблюдать обычаи страны, в которой находишься.

Вскользь брошенная Бодуэном фраза говорит еще раз, что был принесен оммаж, а не заключен «свободный договор» с византийцами.

Неучтивый рыцарь ничего не сказал Бодуэну, но покосился на императора и бросил в его адрес несколько слов по-французски. Алексею услужливо перевели. «Что за деревенщина, — обозвал крестоносец византийского императора. — Сидит один, когда вокруг него стоит столько военачальников». Мимоходом замечу, что в присутствии королей западные феодалы также оставались стоять. Алексей не придумал ничего нового.

Видно, что Анну Комнину, которая привела эту сценку у себя в книге, просто выворачивает от неучтивости чужеземца. Алексей I воспринял дерзость с обычной выдержкой. Хотя неприязнь затаил и хорошо запомнил хамоватого французского феодала.

Тем временем церемония благополучно завершилась. Все знатные крестоносцы принесли оммаж. Стали прощаться. Перед тем как присутствующие разошлись, Алексей приблизился к дерзкому рыцарю, осмелившемуся занять трон, и спросил:

— Откуда ты и какого рода?

Рыцарь ответил:

— Я — чистокровный франк знатного рода. В той местности, где я вырос, есть храм на перекрестке, сооруженный в древние времена. Туда приходит каждый, кто хочет сразиться на поединке. Вооруженный для единоборства, он просит там помощи у Бога и остается в ожидании того, кто отважится принять его вызов. Я тоже провел долгое время на этом перекрестке, ожидая того, кто сразится со мной. Но никто не дерзнул.

Император внимательно выслушал хвастливую речь франка и ее перевод на греческий или латынь. Обоими языками базилевс владел в совершенстве. В ответ заметил:

— Если раньше ты искал и не находил битвы, то теперь пришло твое время насытиться сражениями. Прими добрый совет. Держись в середине. Я сам много сражался с турками и знаю, что в первую очередь они пускают конных стрелков, чтобы выбить доблестных рыцарей.

В тот день Алексей вообще был щедр на советы и рассказывал рыцарям о своих боях с турками. С одной стороны, он давал понять, что сам является искусным воином, а с другой — вел себя как начальник со своими наемниками.

Мы остановились так подробно на малозначительном диалоге, чтобы напомнить его знатокам исторических романов. Этот эпизод послужил завязкой главных событий не раз упоминавшегося произведения Вальтера Скотта. Английский романист придумал имя дерзкому франку, о котором мы рассказали, — граф Роберт Парижский. Мало того — сделал этого человека предком королей Франции. Что, само собой, находится в вопиющем противоречии с историческими фактами. Хотя граф с таким именем действительно участвовал в Первом крестовом походе и погиб в самом его начале.

Вернемся, однако, к прерванной нити повествования.

Переправив и эту часть европейских варваров в Малую Азию, император поджидал прихода старинного врага — Боэмунда Тарентского, который плелся в хвосте рыцарских армий.

Десяток лет со времени окончания норманнской войны был для Боэмунда временем неудач и несчастий. Отец обделил его наследством. Все апулийские владения Гвискар оставил Роджеру — своему младшему сыну от Сигельгаиты. Сам Боэмунд получил от отца щедрый дар: всю Византию. Но она уплыла из рук.

После смерти отца Боэмунд начал бузить. Сражался со своим братом Роджером и дядей — графом Сицилии. Потом мирился с ними. Плел интриги… Короче, вел жизнь захудалого неудачника-феодала. Захватил для себя Тарент. Правда, при жизни никогда не носил титул Тарентского. Так прозвали его уже через несколько десятков лет после смерти.

Когда пришла весть о крестовом походе, Боэмунд был занят осадой богатого южно-итальянского города Амальфи, населенного греками. Этот вольный город не желал подчиняться норманнам. Но в те времена, как и сейчас, все решало право силы. Осада была успешно завершена.