Эккехард Клюг - Княжество Тверское (1247–1485 гг.)

Осенью 1321 г. стало ясно, что мир между Москвой и Тверью оказался недолгим. Юрий Данилович собрал в Переяславле войско и собирался «со всею силою Низовскою и Суздальскою» выступить на Кашин. Дмитрий вместе с братьями выступил ему навстречу во главе тверского и кашинского войска. В конце концов благодаря посредничеству тверского епископа Андрея на Волге был заключен новый мирный договор [496]. Тверичи обещали выплатить великому князю 2000 рублей серебром; вероятно, речь шла о тверской части дани, доставляемой Юрием в Орду. Кроме этого, Дмитрий пообещал отказаться от притязаний на великокняжеский престол [497].

Однако вскоре после этого нового примирения Дмитрий воспользовался шансом совершить то, от чего он клятвенно зарекался. Зимой 1321/1322 г., как сообщают тверские летописцы, Юрий, захватив с собой полученное из Твери в качестве дани серебро, не поехал навстречу ханскому послу, а отправился в Великий Новгород [498]. Этот поступок великого князя таит в себе загадку: почему Юрий, прекрасно знавший о важности для татар точной уплаты дани, пошел на такой риск [499]?

После этого Дмитрий Михайлович в середине марта 1322 г. выехал из Твери в Орду [500]. В то время, как попытка Юрия вернуться в Суздальскую землю не удалась и сам он едва смог бежать от тверичей в Псков [501], Дмитрий получил от Узбека ярлык на великое княжение. Осенью 1322 г. он взошел во Владимире на стол своего отца [502].

Лишенный власти Юрий только в 1324 г. смог добраться через восточные новгородские земли в Сарай и предпринял попытку вернуть Москве великое княжение [503]. На следующий год к хану отправился и Дмитрий. 21 ноября 1325 г. он собственноручно убил при дворе хана Узбека московского князя, повинного в гибели его отца [504]. Десятью месяцами позже, 15 сентября 1326 г., хан приказал казнить за это Дмитрия [505].

Новым великим князем хан все же вновь поставил тверского князя Александра Михайловича [506]. Это решение противоречит высказыванию Никоновской летописи XVI в. о том, что Узбек был гневен на всех тверских князей и называл их крамольниками, супротивниками и врагами [507]. Немалое время, прошедшее между свершением Дмитрием мести и возмездием за нее, также показывает, что Узбеку нелегко было принять это решение, хотя он ни в коем случае не мог оставить безнаказанным убийство, совершенное при его дворе. Узбек обеспечил охрану от «унижения» в 1318 г. даже Михаилу Ярославичу, хотя в адрес последнего и были выдвинуты тяжелые обвинения. В конце концов хан, исходя из государственных соображений, должен был отдать приказ о казни Дмитрия [508]. Александр Михайлович, преемник Дмитрия на великокняжеском и тверском столах, годом ранее сопровождал татарского сборщика даней в Суздальскую землю [509]: проявленное им при этих обстоятельствах повиновение татарам делало Александра в глазах хана приемлемым кандидатом на роль великого князя.

Во всяком случае, в 1326 г. Александр сохранил для Твери шанс добиться господствующего положения на Руси. Вскоре после вокняжения Александра во Владимире его признали своим князем и новгородцы [510]. Тем самым Александр добился той же концентрации власти в своих руках, что и его отец. Но этому успеху суждено было продлиться всего лишь год.

В конце лета 1327 г. из Орды в Тверь прибыл посол Чолхан. Во время правления Узбека ханские посланцы появлялись на Руси, как правило, по поводу восшествия на стол нового великого князя. При выколачивании дани эти представители хана вели себя крайне жестоко. Само по себе появление Чолхана в Твери не дает основания для вывода об антитверском повороте в политике татар.

Источники о событиях 1327 г. стали объектом ряда исследований. В конце концов анализ Дж. Феннелла показал, что в сохранившихся сводах представлены две версии произошедшего: тверская и новгородская [511]. Последнюю переняли и московские летописцы [512].

Основное различие между двумя этими версиями заключается в следующем: тверской летописец показывает, как к народному восстанию привели насилия, творимые Чолханом и его людьми; в новгородской же или в московской версии зачинщиком восстания представлен великий князь Александр.

Как демонстрирует Дж. Феннелл, в тверском изображении событий за литературно оформленным введением следует в высшей степени живое свидетельство очевидца. Его автор начинает свой рассказ с замечания о том. что после своего прибытия в Тверь Чолхан выгнал Александра Михайловича из княжьего дворца и сам поселился в нем:

«и прииде на Тферь (Чолхан) и прогна князя великого съ двора его, а самъ ста на князя великаго дворе с многою гърдостию и яростию и въздвиже гонение велико на христианы несильствомъ и граблениемъ и битиемъ и поруганиемъ. Народы же гражданстии, повсегда оскорбляеми отъ поганыхъ, жаловахуся многажды великому князю, дабы ихъ оборонилъ. Он же, видя озлобление людии своихъ и не моглы ихъ оборонити, трьпети им веляши. И сего, не тьрпяще Тферичи искаху подобна времени.»

И такое время вскоре пришло: на Успение Богоматери, 15 августа, в Твери был рыночный день; в город пришли и крестьяне из округи [513]. Тверской летописец рассказывает:

«И бысть въ день 15 августа месяца, в полоутра как торг сънимается, некто диаконъ Тферитинъ, прозвище ему Доудко, поведе кобылицу младу и зело тучну, напоити ю на Волзе воды. Татарове же видевше отьяша ю, диаконъ же съжаливъси зело, начать вопити, глаголя: о мужи тферстии, не выдавайте.» [514]

Это стало поводом к схватке. Зазвонили колокола, отовсюду сбежались люди и накинулись на грабителей. Все татары до одного, кроме тех, что поили неподалеку от города лошадей, были перебиты. Оставшиеся в живых бежали в Москву, а оттуда в Орду, чтобы сообщить о произошедшем.

Живое описание грабежа, побудившего наконец тверичей к выступлению против татар, весьма убедительно. Вряд ли восстание планомерно готовилось загодя-лихорадочная неразбериха, последовавшая за кличем Дудко, свидетельствует о спонтанном характере выступления. Не исключено, впрочем, что к этому времени многие тверичи уже твердо решили не сносить более издевательств.

Великий князь Александр явно не побуждал свой народ к восстанию, более того, он даже призывал к терпению. Он знал силу Орды, и ему было известно, что московский князь только и ждал повода, который теперь представился из-за тверского восстания против татар. Наверняка помнил Александр и о судьбе своих отца и брата.

Сдержанность Александра, таким образом, вполне понятна. Однако, когда борьба уже началась, князь ни в коем случае не мог позволить себе остаться в стороне от нее. Более того, именно в силу своей прежней бездеятельности ему приходилось доказывать теперь, что он достоин княжеского титула. Кроме этого, в случае победы люди Чолхана вряд ли пощадили бы и Александра. Если интерпретировать ход восстания подобным образом, то между тверской версией событий и не приукрашенной позднейшими переработками версией новгородской не обнаруживается никакого противоречия. [515]