Дмитрий Мишин - Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

… ба'да 'узм султани-хи ва си'ат автани-хи ва касрат сакалиба-ти-хи ва хубшани-хи ва 'узм амри-хи ва ша 'ни-хи [41, т. 2, с. 609].

Такой вывод был сделан Х. Кепштайн на основе анализа одной надписи 1061 г. из византийской южной Италии. Полагая, что изменение значения слова началось раньше, Кепштайн одновременно полагает, что отступать по времени на слишком ранний срок неправомерно [509, с. 83–85]. До Кепштайн считалось, что в греческом языке слово оκλαβοζ приобретает значение «раб» со второй трети XII в. [450, с. 25–26].

Слово хаджиб изначально обозначало камергера, каковой смысл оно сохранило в Машрике. В мусульманской Испании, о которой идет речь у Ибн 'Изари, хаджиб , бывший наиболее приближенным к правителю человеком и имевший возможность пропускать или не пропускать к нему людей, приобрел с течением времени немалую власть, оттеснив на второй план визирей. Э. Леви-Провансаль сравнивал андалусского хаджиба с 'аббасидским визирем [522, т. 3,с. 18]. Влияние хаджиба достигло своей высшей точки, когда эту должность в конце X — начале XI в. занимал Мухаммад Ибн Аби 'Амир (ал-Мансур), ставший фактическим правителем Андалусии. Должность хаджиба , вместе со всевластием, ал-Мансур передал по наследству своим сыновьям, одним из которых был упомянутый у Ибн 'Изари 'Абд ар-Рахман.

Некоторые туманные упоминания о сакалиба в восточных источниках вызвали научные дискуссии, оставшиеся, впрочем, безрезультатными вследствие неясности материала. В 737 г., например, Марван Ибн Мухаммад, будущий омейядскнй халиф Марван II (745–750), совершил поход против хазар и разгромил поселения каких-то сакалиба [149, с. 207–208; 138, т. 8, с. 77–73]. А. Я. Гаркави поставил под сомнение весь рассказ, заметив, однако, что он может содержать крупицу истины — именно, что арабы столкнулись на поле боя со славянами, служившими хазарскому кагану [7, с. 41–43]. Й. Маркварт предположил, что Марван, перейдя Кавказские горы, направился на Дон, где столкнулся со славянами, признававшими власть кагана [540, с. 199]; впоследствии подобную идею высказал А. П. Новосельцев [377, с. 370–371]. Идентификация сакалиба со славянами вызвала, однако, резкую оппозицию А. Зеки Валиди Тогана, считавшего, что сакалиба следует в данном случае отождествить с тюркскими и финскими народами Поводжья [227, с. 307]. Сходного мнения придерживался и М. И. Артамонов [325, с. 220]. Между тем точно установить, кто имеется в виду, практически невозможно. Интерпретация Маркварта — Новосельцева представляется маловероятной, ибо арабский полководец совершенно не нуждался в том, чтобы совершать длительный и изнурительный поход к местам расселения славян на Дону, когда его целью была хазарская столица на Волге. Столкновение произошло скорее недалеко от Волги. Гипотеза Тогана здесь более правдоподобна, но в плане толкования понятия сакалиба она основана единственно на приводимом им и посвященном тому же походу фрагменте из «Книги завоеваний» («Китаб ал-Футух») ал-Куфи (ум. около 926 г.), где Волга именуется «рекой сакалиба » [227, с. 296 и далее, 306–307]. Исходя из того, что на Волге жили буртасы, волжские булгары и т. д., Тоган полагает, что все народы, обитавшие в Поволжье к северу от хазар, назывались у мусульман сакалиба . Но и против этой трактовки можно выдвинуть возражения. Народы Поволжья известны у мусульманских авторов под своими собственными названиями (булгары, буртасы) и их обычно не смешивают с сакалиба . Далее, Ибн Хордадбех тоже упоминает о Волге, именуя ее «рекой сакалиба » [134, с. 154], но в другом фрагменте, посвященном той же реке, не употребляет этого названия, сообщая, однако, что она течет из страны сакалиба [134, с. 124]. Отсюда полагать, что Волга у мусульманских авторов именуется «рекой сакалиба » потому, что под сакалиба разумелись волжские булгары и буртасы не обязательно; появление такого названия следует скорее объяснять тем, что в представлениях арабов в стране сакалиба находились ее истоки. Таким образом, однозначно заявлять, что сакалиба данного фрагмента — утро-финны и тюрки, вряд ли правомерно, но и любая альтернативная идентификация встретит непреодолимое препятствие — отсутствие ясных указаний в источниках. Ал-Мас'уди упоминает о каких-то сакалиба , живших в X в. в хазарской столице [291, т. 1, с. 112]. По-видимому, и в том, и в другом случае речь идет о каких-то переселенцах из подвластных хазарам племен, среди которых могли быть и славяне [355, с. 18], но для того чтобы определить значение понятия сакалиба для данного случая, сведений слишком мало. Другой известный пример — приписывание арабскими авторами нисбы ас-Саклаби византийскому императору Василию I Македонянину (867–886) [44, сер. 3, с. 1858; 291, т. I, с. 209; 135, с. 171; 232, с. 317; 248, т. 6, с. 233; 264, т. II, с. 257]. Весьма просто в данном случае объявить, что под сакалиба арабы подразумевали всех жителей Балкан к северу от Константинополя, вне зависимости от происхождения. Но арабские авторы (из процитированных — ат-Табари, ал-Мас'уди, Ибн ал-Асир) обычно оговариваются, что Василий называется ас-Саклаби потому, что его мать — саклабиййа . К сожалению, источники не дают более никаких сведений относительно того, кем была мать Василия. В результате Л. Л. Васильев, посвятивший происхождению императора отдельное исследование, пришел к выводу о существовании двух возможностей: либо арабы подразумевали под сакалиба всех жителей Македонии, либо мать Василия была славянкой [338, с. 65].

Относительно даты странствий Харуна Ибн Йахйи в историографии выдвигались различные мнения. И. Маркварт полагал, что путешествие пришлось на 880–890 гг., ибо граф Бозон Вьеннскнй, которого, по мысли немецкого ученого, следует отождествить с упоминаемым у Харуна «царем бурджан » (под бурджаиами , которых Харун помещает между Римом и Францией, подразумеваются бургундцы), стал королем Бургундии в 880 г. [540, с. 207]. Это мнение, однако, было оспорено А. А. Васильевым, заметившим, что мусульманский путешественник мог называть маликом и графа. Васильев, в свою очередь, считал, что Харун путешествовал после 881 г., когда была освящена Новая церковь в Константинополе, фигурирующая, по всей вероятности, в его рассказе [612, с. 152]. На аналогии с византийской историей опирался и Г. Острогорский, по мнению которого отсутствие упоминаний о соправителе императора в рассказе Харуна свидетельствует, что пленник мог быть в Константинополе только в правление Александра (912–913) [570, с. 251–254]. Датировка Острогорского столкнулась с неприятием некоторых ученых; доводом против стало, например, то, что Харун Ибн Йахйа должен был писать раньше цитирующего его Ибн Ростэ, который составил свой трактат в самом начале X в. [547, с. XXII]. Большинство ученых склоняются к тому, что путешествие Харуна Ибн Йахйи состоялось либо в последнем десятилетии IX в. [174, с. 424], либо на рубеже IX и X вв. [359, с. 132–133; 228, т. 2, ч. 2, с. 11; 606, т.2, с. 903].