Сигурд Шмидт - «Феномен Фоменко» в контексте изучения современного общественного исторического сознания

«Феномен Фоменко» — показатель несовершенства нашей системы внушения исторических знаний, школьного историознания, а также распространения сведений по памятниковедению. И это результат определенных перекосов в народно-образовательной политике, особенно ощутимых при многолетнем забвении краеведческих основ воспитания и неразвитости историко-культурного туризма в нашей стране.

Кроме того, «конструкторы» НХ и те, кто готов, подобно им, столь лихо и безапелляционно подвергать сомнению принятые во всем мире привычные представления о древности и средневековье и о памятниках культуры тех времен, исходили также из субъективных ощущений. Им не были внушены в школьные годы даже самые элементарные понятия о конкретном ходе исторического процесса в зависимости от местных природных условий и местных историко-культурных особенностей и традиций, да еще и о разных путях развития в определенный период времени и в определенных исторических ситуациях. Они мало представляют себе культуру повседневного обихода и менталитет людей давних эпох — в границах отечественной истории, по крайней мере, до петровской эпохи. Немногие запомнившиеся имена, даты, события и памятники культуры воспринимаются без взаимосвязи, вне контекста с остальным, уцелевшим в памяти, ибо в примитивные и по существу безликие идеологические схемы можно уложить все, ограничиваясь общесловием.

И самим учащимся, а зачастую и их родителям, история представляется в виде вынужденно обязательного учебного предмета, довеска к программе обучения тому, познание чего приносит практическую пользу, и полученные в школе сведения в дальнейшем смогут пригодиться разве что при проверке выполнения школьных заданий будущими их детьми. А, следовательно, ни к чему загружать мозг излишней утомляющей информацией, и, действительно, казалось бы, какое может сейчас, по прошествии веков, иметь утилитарное значение ответ на вопросы: царь Иван Грозный умер своей смертью или был отравлен? Или кто кого убил — Иван Грозный сына или сын отца? Или когда появились первые металлургические заводы и ввезенная из Америки картошка получила распространение как любимая еда европейцев? Или каковы причины заключения международных союзов империй, если самих империй давно уже нет, и геополитическая карта этих территорий перекроена.

Ведь такие соображения можно понять, если преподавание истории не совмещается с комплексом сведений по другим предметам учебной программы, и об обстоятельствах современной жизни, особенно, когда представление об элементарной исторической образованности перестает учитываться при подходе к оценке уровня культуры человека.

Между тем испокон веков именно понятие об опыте прошлого и уважении к нему так называемая «историческая память» лежит в основе формирования общественного сознания — от семьи и подростковой группы до народа в целом. Так как после Октябрьской революции официально провозглашалось (в противоречии с многообразной жизненной практикой!), что главным условием построения «нового мира», ради чего, мол, и свершалась революция, являлось разрушение «до основания» «старого мира», то привычное воспитание историей прервалось. История стала лишь учебным предметом, нужность которого определялась степенью освоения марксистского «обществоведения», убеждающего в скором осуществлении построения «светлого будущего». Поэтому в идеологизированной советской исторической науке, особенно при обращении к широкой аудитории, высокий профессионализм настораживал, даже казался небезопасным.

При этом внимание сосредоточивалось на примитивной характеристике производственных отношений, изображаемых для досоветского периода в виде эксплуатации ничтожным (и обычно паразитического образа жизни) меньшинством богатых остального населения, угнетенного (и к тому еще лишенного каких-либо культурных навыков и интересов). О развитии же производительных сил говорили как бы мимоходом, общими словами и, как правило, не отмечая местные особенности этого процесса, творческую роль народных умельцев, созидавших трудовые традиции.

Установлено, что основы общественного сознания закладываются еще в детские годы, и школа многое предопределяет в формировании общества и особенно массовых общественных воззрений. Потому-то у всех народов воспитание изначально направлено к усвоению историко-культурных традиций и пониманию (или хотя бы запоминанию) того, на что накладывается табу (т. е. запрет). Это обеспечивает внушение соответствующих идеалов и оценочных категорий. В общественно-политической жизни последних веков, с массовым распространением грамотности, а теперь и визуальным восприятием СМИ, это неизменно учитывается политическими и религиозными идеологами и практиками. Известно изречение германского канцлера Бисмарка о том, что победой во Франко-прусской войне обязаны школьному учителю. И Ленин, встречаясь с делегатами Первого съезда комсомола задал такой вопрос: «Какими людьми прошлого восхищены? Кому хотели бы подражать?» — и инициативно поддерживал идею монументальной пропаганды, т. е. пропаганды оценочных исторических представлений о деятелях прошлого и их идеалах футурологического плана [75] Шмидт С. О. Историзм мышления // Наука убеждать: 2-е изд. М., 1969. С. 351. .

Манипуляция с детских лет общественным сознанием является средством к закреплению господства тех или иных воззрений. При этом, как отмечает К. Лоренц, «радикальный отказ от отцовской культуры — даже если он полностью оправдан — может повлечь за собой гибельное последствие, сделав презревшего напутствие юношу жертвой самых бессовестных шарлатанов. Я уже не говорю о том, что юноши, освободившиеся от традиций, обычно охотно прислушиваются к демагогам и воспринимают с полным доверием их косметически украшенные доктрины» [76] Цит. по: Кара-Мурза С. Указ. соч. С. 117. .

Среди строивших новое социалистическое общество было немало романтиков, искренне преданных новому идеалу и самим примером своего поведения, воспитывавших у юных лучшие черты человеческого поведения. Пафос новостройки казался по-настоящему привлекательным; и «Как закалялась сталь» Николая Островского (не говоря уже об образе автора романа), и книги Аркадия Гайдара были многими по-настоящему любимы. В определенной мере также пионерская организация (сплачивающая коллектив не только призывными лозунгами), с ее лагерями и дворцами культуры (чем, несомненно, являлись так называемые дворцы пионеров), была нужной и сыграла немалую положительную роль в росте культуры тех, кто вышел из полуграмотных и неграмотных семей. (Потому-то отсутствие ей какой-либо замены, как убеждаемся, оказалось пагубным, даже трагичным для слишком многих детей последнего десятилетия!).