Антон Горский - «Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

Таким образом, можно полагать, что поклонение идолу Чингисхана требовалось не от всех приезжающих к Батыю зависимых правителей, а отказ от него не влек за собой смерти [498]. Такое предположение находит подтверждение при обращении к сведениям о визитах к Батыю двух других сильнейших русских князей того времени — Ярослава Всеволодича и Даниила Романовича.

Ярослав побывал у Батыя в 1243 г. и получил от него «старейшинство» среди всех русских князей, выразившееся в обладании Владимиром и Киевом [499]. Галицкий летописец, повествуя о поездке в Орду в 1245 г. Даниила, пишет, что по прибытии в ханскую ставку «пришедшоу же Ярославлю человеку Съньгоуроуви, рекшоу емоу: "Брат твои Ярославъ кланялъся коустоу и тобѣ кланятися"» [500]. Таким образом, от Ярослава потребовали поклониться идолу Чингисхана, и это было исполнено. Что касается Даниила, то, согласно галицкому летописцу, слова Соногура вызвали у него гневную отповедь: «Дьяволъ глаголеть из оустъ ваших! Богъ загради оуста твоя и не слышано боудеть слово твое» [501]. Далее говорится: «Во тъ час позванъ Батыемъ, избавленъ бысть Богомъ и злого их бѣшения и кудѣшьства» [502]. По смыслу речь может идти только об избавлении от поклонения идолу — обряда, которого столь опасался галицкий князь. Но далее идут слова: «И поклонися по обычаю ихъ, и вниде во вежю его» [503](Батыя). Исходя из них, ряд исследователей считает, что Даниилу все-таки пришлось исполнить данный обряд [504]. В этом случае предшествующую ремарку летописца — об «избавлении» — надо признать бессмысленной. Однако о том ли «поклонении» идет речь? По рассказу Плано Карпини, первым обрядом, требуемым для допуска к Батыю, было прохождение между огнями, следующим (требуемым не от всех) — поклонение идолу. Перед самым же входом в ханский шатер нужно было трижды преклонить левое колено [505]. Очевидно, именно это последнее преклонение, необходимое непосредственно перед тем, как Даниил «вниде во вежю его», и имеется в виду галицким летописцем. Таким образом, от Даниила поклонения идолу Чингисхана не потребовали . Проходил ли он между огнями, на основе текста Галицкой летописи судить трудно, — возможно, о прохождении этого, не столь опасного с точки зрения веры обряда, летописец просто не упомянул.

Итак, от Ярослава потребовали прохождения всех обрядов; он был первым из сильнейших русских князей, кто приехал к Батыю, и хан, естественно, был настроен максимально продемонстрировать свою волю. Даниила же принимали по «облегченному» обряду.

Михаил Всеволодич ехал в Орду позже этих князей. Без сомнения, ему было известно о перипетиях приема Даниила (если он даже и не знал об этом загодя, то по приезде в ставку Батыя наверняка должен был найтись человек, который бы, подобно Соногуру, сообщил, что «брат твои Данило не кланялся кусту»), Черниговский князь, скорее всего, рассчитывал, что и ему не придется проходить неподобающий христианину обряд поклонения идолу. Поэтому, когда подобное требование прозвучало, он постарался аргументированно отвести его [506]. При этом Михаил согласился пройти между огнями (чего, возможно, не делал Даниил). Когда же требование поклониться изображению Чингисхана было повторено в виде ультиматума с угрозой смерти, князь не пошел на попятный.

Таким образом, отношение Батыя к Михаилу Всеволодичу было изначально иным, чем к Даниилу Романовичу. Здесь уместно вспомнить слова Плано Карпини, что монголы для «некоторых» подчиненных им правителей «находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и с другими», «выискивают случаи против знатных лиц, чтобы убить их» [507]. Отказ от исполнения обряда поклонения идолу Чингисхана стал лишь поводом, за который зацепился хан, чтобы устранить черниговского князя.

Наиболее просто было бы объяснить такое отношение к Михаилу убийством им монгольских послов. Монголы не прощали таких действий: в частности, казнь пленных русских князей после битвы на Калке 1223 г. являлась местью за предшествующее избиение монгольского посольства [508]. Но дело в том, что ранние источники о таком факте не свидетельствуют. Галицкий летописец упоминает посольство к Михаилу в конце 1239 г. (в Киев, где Михаил тогда княжил), но молчит о его избиении: «Меньгуканови (Менгу, двоюродный брат Батыя. — А. Г .) же пришедшоу сглядати града Кыева… присла послы свои к Михаилоу и ко гражаномъ, хотя е прельстит, и не послушаша» [509]. Аналогичный текст содержат использующие близкий к Ипатьевской летописи южнорусский источник Софийская I и Новгородская IV летописи — памятники второй четверти — середины XV в. [510]Упоминание об избиении послов появляется только в летописях конца 70-х — начала 80-х гг. XV в. — Московском своде 1479 г. и Ермолинской летописи. Оно носит характер добавления к цитированному выше тексту: «…и не послушаша его, а посланных к ним избиша» [511]. Московский свод 1479 г. и Ермолинская летопись имели не дошедший до нас общий протограф — великокняжеский свод (составленный, очевидно, в 1477 г. [512]), чьим главным источником была Софийская I летопись. Ясно, что добавление к ее тексту было сделано именно при составлении данного протографа. Однако это — не древнейшее сообщение об убийстве Михаилом монгольских послов. Ранее оно встречается в тексте Жития черниговского князя. Но не во всех ранних редакциях. Редакции Ростовская и о. Андрея известия о посольстве не содержат. Оно читается (и сразу с указанием на избиение послов) в так называемой распространенной редакции о. Андрея [513]. Текст именно этой редакции был включен в Софийскую I летопись [514]. При составлении свода 1477 г. (протографа свода 1479 г. и Ермолинской летописи) Пахомием Сербом была написана на основе текста, читающегося в Софийской I летописи, новая редакция Жития [515], куда эпизод об избиении посольства вошел [516]. Пахомий, по-видимому, принимал участие в работе над сводом 1477 г. в целом, причем вносил в него элементы, имевшие антиордынскую направленность [517]. Очевидно, в рассказ о событиях 1239 г. он вставил дополнение об избиении посольства, основываясь на тексте Жития, с целью подчеркнуть непримиримость Михаила к завоевателям. Таким образом, летописное сообщение об убийстве послов самостоятельного характера не носит; вопрос стоит только о происхождении известия Жития.

Существует точка зрения, что Распространенная редакция о. Андрея (далее — РА) предшествовала более краткому варианту этой редакции (далее — А) [518]. Если она верна, то нельзя исключать, что известие об убийстве послов было в первоначальном тексте Жития, так как редакции А и РА обнаруживают следы большей древности, чем другая редакция — Ростовская [519]. Однако, судя по рассказу о монгольском нашествии, текст РА вторичен по отношению к А.