Антон Горский - «Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

В данной ситуации, когда отсутствуют надежные текстологические основания для выводов о том, какая из двух грамот написана ранее другой, нет причин не доверять писцу их обеих, Алексею Стромилову, который определил грамоту № 16 как «[С]е список с тое грамоты, что пошла к великому кнѧзю к Витовту с Олексѣем в [л]ѣто 30 первое, з середохрестьѧ». Значение «черновик» у слова «список» не зафиксировано [1215]; тем более невозможно его допустить при наличии предлога с: «список с грамоты» может означать только копию с нее. Вряд ли писец мог перепутать, какая из написанных им грамот списана с другой. Причина изготовления копии очевидна: оригинал должен был быть увезен за пределы владений Василия I, в пути всякое может случиться, и необходимо, чтобы в Москве оставался второй экземпляр.

Но если грамота № 16 — копия с грамоты № 15 (22), то возможно только одно объяснение большей близости грамоты № 13 (21) с грамотой № 16, а не № 15 (22): грамота № 13 (21) создана позже на основе текста грамоты № 16 — т. е. писец грамоты № 13 (21) работал с текстом не оригинала, а копии с предыдущей грамоты. Если бы грамота № 13 (21) была более ранней, на основе которой затем создана грамота № 15 (22), то в копии последней (грамоте № 16) не могли бы появиться многочисленные чтения, совпадающие с грамотой № 13 (21), так как для переписки с текста грамоты № 15 (22) не было бы нужды привлекать более ранний текст — грамоту № 13 (21) [1216].

Таким образом, текстологические аргументы склоняют к мнению о более позднем происхождении грамоты № 13 (21). При этом бесспорно доказанное В. А. Кучкиным текстуальное сходство грамоты № 13 (21) с грамотой № 16, при признании справедливости указания писца, что эта грамота есть список с грамоты № 15 (22) (сомневаться в чем, еще раз подчеркнем, нет оснований), является, по сути дела, неопровержимым аргументом в пользу этого.

Теперь вернемся к доводам, касающимся формулировок о великом княжении и Нижнем Новгороде. По мнению В. А. Кучкина, при составлении в 1420–1421 гг. грамоты № 13 (21) пункт о Нижнем Новгороде был сформулирован неопределенно под давлением брата Василия I Константина и троюродных братьев — серпуховских Владимировичей, претендовавших на часть нижегородской территории, а в 1423 г. при составлении грамоты № 15 (22) под давлением братьев и тех же Владимировичей был неопределенно сформулирован пункт о великом княжении. В такой аргументации присутствуют два противоречия. Если под давлением родственников в 1420–1421 гг. Василий I написал только о возможности владения и передачи Нижнего Новгорода, то почему позже он это давление отверг, но при этом поддался давлению (тех же лиц!) в гораздо более важном вопросе — о великом княжении? Кроме того, Константин Дмитриевич (по реконструкции В. А. Кучкина [1217]) и Владимировичи (по данным источников [1218]) претендовали, как считает В. А. Кучкин [1219], на части бывшего Нижегородского княжества (Владимировичи — на Городец), но не на сам Нижний Новгород, который оставался в руках Василия Дмитриевича. Почему бы тогда в грамоте № 13 (21) не написать о принадлежности себе и предполагаемом переходе к Василию Васильевичу собственно Нижнего Новгорода? Формулировка грамоты № 13 (21) — «А оже ми дасть Богъ Новъгородъ Нижнии, и язъ и Новымъгородомъ Нижнимъ благ(о)словлѧю с(ы)на своего, кнѧзѧ Васильѧ» — понятна, только если на момент составления завещания сам Василий Дмитриевич не владел самим Нижним Новгородом.

Интерпретация, исходящая из более позднего происхождения грамоты № 13 (21), подобных противоречий лишена. В феврале 1423 г., при составлении грамоты № 15 (22), Василий I не был уверен, как и ранее, в переходе после его смерти к сыну великого княжения, поскольку этому противоречило положение завещания Дмитрия Донского, и пункт о великом княжении был сформулирован примерно так же, как в первом завещании (1406–1407 гг.) [1220]. В отношении Нижнего Новгорода тогда сомнений не было, и о его переходе к Василию Васильевичу сказано уверенно. Но после поездок Фотия и Софьи Витовтовны с Василием Васильевичем к Витовту ситуация изменилась. С одной стороны, были получены заверения поддержки со стороны Витовта и ярлык от хана Улуг-Мухаммеда на великое княжение для сына: это позволяло уверенно сформулировать пункт о великом княжении. С другой стороны, тот же хан пожаловал Нижний Новгород Даниилу Борисовичу, и теперь о передаче Нижнего Новгорода сыну можно было написать только в форме пожелания. В результате появилась грамота № 13 (21). В отличие от грамоты № 15 (22), к которой была привешена только печать Витовта (что свидетельствует, что она осталась проектом, не утвержденным самим великим князем московским), ее сопровождали печати Василия Дмитриевича, трех его братьев и великого князя литовского.

Время составления грамоты № 13 (21) можно было бы уточнить, определив, когда именно Даниил Борисович получил нижегородское княжение. Описание сборника, составленного для игумена нижегородского Печерского монастыря, указывает, что он уже находился на нижегородском княжении 20 января 6932 г. Однако неясно, подразумевается мартовский или сентябрьский год: между тем, при мартовском годе январь 6932 г. соответствует январю 1425 г., а при сентябрьском — 1424 г. В. А. Кучкин утверждает, что переход к сентябрьскому стилю произошел только в 1430-е гг. [1221]Но это верно в отношении летописей. В памятниках церковной книжности и в актах сентябрьский стиль применялся и раньше. Например, жалованная грамота отца Даниила Борисовича, князя Бориса Константиновича, нижегородскому Благовещенскому монастырю датирована декабрем 6902 г. [1222], и этот год — сентябрьский (т. е. речь идет о декабре 1393 г.): в декабре мартовского 6902 г., т. е. в декабре 1394 г., Бориса уже не было в живых (он умер 2 мая 1394 г.) [1223]. Таким образом, возможны оба варианта. В другом источнике, свидетельствующем о нижегородском княжении Даниила, — его жалованной грамоте Благовещенскому монастырю [1224], — дата в списках XVII–XVIII вв. читается как «маиа в 8 того лета, коли князь великий Данило Борисович вышол на свою отчину от Махметя царя в другий ряд» [1225]. Зафиксированный в правой грамоте 1628 г. перечень грамот, выданных Благовещенскому монастырю, дает неверную дату 6950 г. Между тем, все другие даты в перечне правильны [1226]. Это значит, что дата 6950 г. не «взята с потолка», а является результатом неверного прочтения плохо сохранившейся цифры в списке, хранившемся в Благовещенском монастыре [1227].

С точки зрения палеографии, проще всего допустить, что цифра 6950 (҂ѕ҃ц҃н҃) стала результатом неверного прочтения цифры ҂ѕ҃ц҃л҃г; (6933) — из-за нечитаемости горизонтальной черты у буквы г. В этом случае, речь идет о мае 1425 г. В описании сборника Печерского монастыря год в этом случае может быть только мартовский, и тамошнее 20 января 6932 г. соответствует 20 января 1325 г. (так как если бы год был сентябрьский и речь шла о январе 1424 г., это не согласовалось бы с указанием в жалованной грамоте, что она дана в тот год, когда Даниил занял нижегородский стол, — этот год начинался в сентябре 1424 г.). Дата жалованной грамоты в этом случае под годом, в котором Даниил Борисович «вышел на свою отчину», подразумевает сентябрьский 6933 г., так как при мартовском годе он сделал бы это не ранее марта 1425 г., чему противоречит дата из описания сборника (январь). Приход Даниила на нижегородское княжение может быть отнесен при таких датировках ко времени не ранее осени 1424 г. Соответственно, в этом случае составление грамоты № 13 (21) следовало бы отнести ко второй половине 1424 г. или самому началу 1425 г. — так как приход Даниила в Нижний Новгород вряд ли очень надолго отстоял от момента получения им ханского ярлыка. Но возможен и вариант, что ҂ѕ҃ц҃н҃ получилось от неверного прочтения цифры ҂ѕ҃ц҃л҃в; (6932) — из-за нечитаемости полукружий буквы в . В этом случае речь идет о мае 1424 г. Соответственно, время прихода на княжение Даниила Борисовича при сентябрьском годе датируется тогда временем с сентября 1423 г., при мартовском — с марта 1424 г., а дата 20 января 6932 г. в описании сборника может быть и январем 1424 г. (при сентябрьском стиле), и январем 1425 г. (при мартовском стиле). В этом случае можно допустить составление грамоты № 13 (21) и в первой половине 1424 г., и во второй половине 1423 г. Таким образом, свидетельства о княжении в Нижнем Новгороде Даниила Борисовича надежных оснований для уточнения времени написания последнего завещания Василия Дмитриевича не дают.