Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Используя схему П. Морава, мы в состоянии выделить Баварско-Швабский и Саксонско-Франконский регионы как несомненно имперскоблизкие земли, бывшие таковыми со времен позднего средневековья. Во второй половине XVI в. их значение резко возрастает. Очевидна тенденция к упрощению династического пейзажа в целом в Империи и в указанных регионах в частности. Регионы, бывшие под контролем сейчас ослабевших Домов, постепенно поглощались более сильными соседями. На севере и отчасти в центральных землях лидерами оставались саксонские Веттины , хотя они и соседствовали с начавшим крепнуть Домом Гогенцоллернов. На юге и юго-западе бесспорно ведущие позиции заняли баварские Виттельсбахи . Подобный расклад в зонах, расположенных по соседству с наследственными землями Габсбургов, означал, что будущее Империи должно было решиться в консорциуме интересов этих трех наряду с Габсбургами Домов. Складывался треугольник Дрезден — Вена — Мюнхен , и всякое колебание конфессионально-политического характера в любой из его вершин не могло не отразиться на всей Империи. Можно утверждать, что конфессиональная эпоха завершила многовековой процесс олигархизации Империи.

в) Стиль правления и формы повседневной жизни княжеской элиты. Культура резиденций . Конфессиональная эпоха решительно усилила роль князей в судьбах Империи и отдельных конфессий. Требовалось новое осмысление задач светских государей, поставленных в условия религиозного раскола, осмысление, впрочем, не прерывавшее предшествующую традицию.

Следствием стало появление большого количества всевозможных наставлений в воспитании и правлении государя, изложенных в форме « княжеских зерцал». Католическая традиция здесь эволюционировала от «Воспитания христианского князя» Эразма Роттердамского, написанного в 1517 г. в духе позднего гуманизма. Наиболее яркими памятниками позднейшего времени стали трактат надворного духовника в Вене иезуита Вильгельма Ламормэна « О добродетелях императора Фердинанда », посвященный памяти императора Фердинанда II (1637), и « Отеческое наставление » курфюрста Баварии Максимилиана I, адресованное его сыну Фердинанду Марии (1639), написанное, скорей всего, в редакции мюнхенского иезуита Иоганна Ферво. Лютеранская точка зрения на властителя берет начало от произведений самого Лютера (трактат «О светской власти», 1523), но находит свое первое развернутое выражение в «Завещании» саксонского советника Мельхиора фон Оссы (написано в 1557 г., издано в 1607 г.), посвященном курфюрсту Августу I.

По мнению Райнера Мюллера , в указанном жанре произведений сказываются новые черты в сравнении с поздним средневековьем: адресатом наставлений выступает непосредственно сам государь, в центре внимания оказываются его персональные обязанности, речь более не идет в духе общих рассуждений о предначертании абстрактного «царства» или «империи», о месте властителя в божественном плане спасения.

С точки зрения основополагающих принципов правления Р. А. Мюллер классифицировал лютеранские и католические зерцала в два типа: созвучные концепции Аристотеля и следовавшие в большей мере учению Фомы Аквината.

К первой категории относились наставления, во главу угла ставившие обязанности перед ближними, семьей и подданными. Ко второй группе — зерцала, вещавшие о первоочередном служении церкви. Последний тип был, естественно, более свойственен католической точке зрения, для которой церковь по-прежнему являла свое суверенное и сакральное начало. Однако зачастую различия были весьма относительны.

В основе как католического, так и протестантского взгляда лежало представление о персональном благочестии . «страхе Божием» как залоге душевного благополучия государя, неизбежно отражавшегося на его управлении подданными. Для католиков здесь не было ничего нового: государь считался членом церкви и оттого изначально обязанным соответствовать духовным требованиям. Тридентский католицизм безусловно усиливал акцент на персональной ответственности перед Богом. Лютеранство, видевшее в государе бренного наместника Всевышнего и относившееся к его обязанностям как к должности (Amt), с не меньшей последовательностью взывало к глубокому восприятию веры. Порядок в стране может поддерживаться надлежащим образом лишь при правильном отправлении правителем своих обязанностей, что невозможно без поддержания внутренней веры.

За требованиями благочестия следовал наказ уважения и почитания церкви, имевший значение для католических князей в смысле соблюдения обязанностей перед церковью как институтом, а для протестантских властителей имевший адекватное отражение в требовании надзора за благочестием подданных. Пастырские полномочия государя ставились во главу угла в зерцалах лютеранских и реформатских князей.

Следствием «правильного» исповедания и ревности на поприще церковного служения выступала забота о благе подданных вне зависимости от сословных перегородок. Причем значение этого понятия восходило к старой аристотелевской концепции «общего блага», воспринятой в учении св. Фомы. Под ним подразумевали удовлетворение интересов подданных (разумеется, в сословно-корпоративном понимании) на почве соблюдения традиционных прав без «новации». Князь лишь хранит интересы подданных, не меняя их содержания, вообще не создавая новых ориентиров. Властные прерогативы государя ограничены его «прирожденным» правом на власть, но в рамках традиции. Нарушая ее, князь превращается в «тирана», в «модификатора», что влечет разрушение христианского правления. Католические взгляды здесь были отмечены, быть может, печатью большего стремления к сохранению иерархии ценностей — от благочестия личного к соблюдению блага подданных. Лютеранская же концепция, ориентированная на непосредственный ветхозаветный образец, видела в князе патриарха, « отца страны » ( Landesvater ). Забота о поддержании веры органично связывалась с поддержанием мира и порядка в «общем Доме», где княжеская семья была неотделима от мира подданных государя. Подобно царям Израилевым, правившим богоизбранным народом, князь-отец выступал кормильцем и патроном всех своих подданных. Как показывают исследования П. Мюнха, патерналистские библейские мотивы хотя и не были порождением только лишь реформационной эпохи, но решительно подчеркивались с середины XVI в., не столько поднимая князя над подданными, сколько соединяя подданных вокруг самого властителя.

И для католической, и для протестантской традиции были равно чужды идеи «аморальной» политики, основанной на нехристианских ценностях и преследовавшей лишь «государственную выгоду». Следствием стало, как показывают исследования Р. Бёрли, отторжение идей Маккиавеллии, дидактичный « антимаккиавеллизм ». отраженный в придворной публицистике на рубеже веков. В целом же, несмотря на явную тенденцию к антропоцентризму, превращавшую князя в главный объект дидактики, сама концепция правления хранила тесную взаимосвязь духовного и земного, светского и церковного, выступала все еще мало подверженной секулярным импульсам единой величиной. Если во второй половине XVI в. княжеские зерцала были до предела насыщены назидательными, дидактическими мотивами, в которых отражалась тревога за судьбы веры, зависимые от волеизъявления князей, то в XVII в. мы видим подчеркнутый триумфальный тенор. Идеальный государь на троне воспринимался воплощенной добродетелью.