Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

2. Тацепко Т. И. Немецкое дворянство в XVI в. // Европейское дворянство XVI–XVII вв. Границы сословия / Под ред. В. А. Ведюшкина. М., 1997. С. 151–170.

3. Abel , GDL.

4. Adel in der Frühneuzeit. Ein regionaler Vergleich / Hrsg. Von R. Endres. Köln; Wien, 1991.

5. Adel im Wandel. Politik — Kultur — Konfession 1500–1700. Österreichische Landesaustellung 1989. Wien, 1990.

6. Adel im Weserraum um 1600. Katalog. München, Berlin, 1996.

7. Adelige Welt und familiäre Beziehungen. Aspekete der «privaten Welt» des Adels an böhmischen, polnischen und deutschen Beispielen vom 14. bis zum 16. Jahrhundert / Hrsg, von H.-D. Heinemann. Potsdam, 2000.

6. Bleek K., Garber J. Nobilitas. Standes- und Privilegienlegitimation in deutschen Adelstheorien des 16. und 17. Jahrhunderts // Daphnis, 11, 1982. S. 49–114.

7. Boehm L. Konservatismus und Modernität in der Regentenerziehung an deutschen Höfen Im 15. und 16. Jahrhundert // Humanismus und Bildungswesen / Hrsg, von W. Reinhardt. Weinheim, 1986. S. 61–94.

8. Brunner O. Adeliges Landleben und europäischer Geist. Leben und Werk Wolf Helmgard von Hohberg 1612–1688. Salzburg, 1949.

9. Conrads N. Ritterakademien der frühen Neuzeit. Bildung als Standesprivileg im 16. und 17. Jahrhundert. Göttingen, 1982.

10. Deutscher Adel 1555–1740. Büdinger Vorträge 1964 / Hrsg. Von H. Rössler. Darmstadt, 1965.

11. Endres R. (II, § 3, 4 a).

12. Endres R. Adel in der Frühen Neuzeit. München, 1993.

13. Der europäische Adel im Ancien Regime. Von der Krise der ständischen Monarchie bis zur Revolution (ca. 1600–1789) / Hrsg, von R. Asch. Köln, Weimar, Wien, 2001.

14. Der ganzen Welt ein Lob und Spiegel. Das Fürstenhaus Lichtenstein in der Frühen Neuzeit / Hrsg, von E. Oberhammer. Wien; München, 1990.

15. Geschichte des sächsischen Adels / Hrsg. Von K. Keller, J. Matzerath. Köln; Weimar; Wien, 1997.

16. Grand Tour . Adeliges Reisen und europäische Kultur vom 14. bis zum 18. Jahrhundert / Hrsg, von R. Babel, W. Paravicini. Stuttgart, 2005.

17. Gutsherrschaft als soziales Modell. Vergleichende Betrachtungen zur Funktionsweise frühneuzeitlicher Agrargesellschaften / Hrsg, von J. Peters. München, 1995.

18. Hahn P.-M. Struktur und Funktion des brandenburgischen Adels im 16. Jahrhundert. Berlin, 1979.

19. Hahn P.-M. Fürstliche Territorialhoheit und lokale Adelsgewalt. Die herrschaftliche Durchdringung des ländlichen Raumes zwischen Elbe und Aller. Berlin, 1989.

20. Harnisch H. Probleme einer Periodesierung und regionalen Typisierung der Gutsherrschaft im mitteleuropäischen Raum // Jahrbuch der Geschichte Feudalismus, 10, 1986. S. 251–274.

21. Hochadelige Herrschaft im mitteldeutschen Raum (1200 bis 1600). Formen-Ligitimation-Repräsenatation / Hrsg. J. Rogge, U. Schirmer. Stuttgart, 2003.

22. Lütge , GDA.

23. MacHardy J. Der Einfluss von Status, Konfession und Besitz auf das politische Verhalten des niederösterreichischen Ritterstandes 1580–1620 // Klingenstein. SG. S. 56–83.

24. Press V. Adel im Reich um 1600 // Klingenstein, SG. S. 15–47.

25. Press V. Kaiser Karl V, König Ferdinand und die Entstehung der Reichsritterschaft. 2. Aufl. Mainz, 1980.

26. Press V. Wilhelm von Grumbach und die deutsche Adelskrise der 1560er Jahre // Press, AAR. S. 383–421.

27. Press V. Die Reichsritterschaft im Reich der Frühen Neuzeit // Press, AAR. S. 205–231.

28. Schattkowsky M. «…und wollte ich mit ihnen in frieden und ruhe leben». Hintergründe zum Herrschaftsverständnis adliger Rittergutsbesitzer in Kursachsen um 1600 // Konflikt und Kontrolle in Gutsherrschaftsgesellschaften. Uber Resistenz- und Herrschaftsverhalten in ländlichen Sozialgebilden der Frühen Neuzeit / Hrsg, von J. Peters. Göttingen, 1995. S. 359–403.

29. Schattkowsky M. Zwischen Rittergut, Residenz und Reich. Die Lebenswelt des kursächsischen Landadligen Christoph von Loß auf Schleinitz (1574–1620). Leipzig, 2007.

30. Schulze W. Die ständische Gesellschaft des 16/17 Jahrhunderts als Problem Von Statik und Dynamik // Schulze, SGM. S. 1–18.

Реформация если и не была только лишь «городским событием», как полагает А. Дикенс, то, безусловно, резко подчеркнула значение имперского городского сообщества. Города превращались в организационные ячейки первых протестантских церквей, служили генераторами реформационных идей и в качестве самых плотных социальных величин — источником коммуникации, распространения реформационного движения. Без участия городов Реформация, вероятно, никогда бы не достигла с самого начала столь внушительного успеха.

В конце реформационной эпохи мы видим, однако, менее однозначную картину. Городам не удалось заменить князей в утверждении немецкого протестантизма, и это неизбежно отодвигало их на периферию политической жизни. К середине века наблюдалась окончательная консолидация имперского городского сословия на главном форуме Империи — на рейхстаге. Без финансов имперских городских общин становилась немыслимой большая политика короны. Города организационно конституировались, заняв свое место наряду с высшим дворянством Империи. Но при этом именно высшее дворянство, став главной выигравшей партией в Реформации, блокировало дальнейшее усиление городской фракции. Олигархизация рейхстага ограничивала активную роль городов в принятии важнейших политических решений. Если начало истории немецкого рейхстага было немыслимо без созидательной работы нескольких ведущих городских общин, то в конфессиональную эпоху основная работа форума ложилась на плечи высшего дворянства.

На региональном уровне имперские города, казалось, обнаруживали более существенные каналы влияния: густота феодального пейзажа отдельных имперских округов создавала для городов хорошие возможности для реализации собственных интересов. Однако в тех случаях, когда соседство ограничивалось лишь крупными территориальными княжествами, города были вынуждены лишь стремиться сохранить свой имперский квазисуверенитет. В этом случае религиозное вероисповедание играло двоякую роль: им можно было пользоваться, дабы узаконить свои имперские полномочия немедиатизированной общины и пытаться противостоять территориальному давлению, но оно же подталкивало княжеские власти поскорей ликвидировать иноконфессиональные лакуны на теле собственных владений. Драма имперского города Донауверта . аннексированного в 1608 г. Баварией, наглядно показывала проблематичность защиты своего имперского статуса даже путем апелляции к короне. Много проблем таила в себе вынужденная терпимость имперских городов к религиозным меньшинствам в своих стенах, закрепленная в тексте Аугсбургского мира. С одной стороны, защищенным становился религиозный статус общины, с другой — в ее структурах возникало своеобразное инородное тело, потенциально способное провоцировать конфликты, «вскрывавшие» изнутри городскую «независимость». Лишь в тех случаях, когда крупные, экономически весьма развитые города с давними традициями политической самостоятельности находились на периферии не слишком сильных территориальных структур, сохранялась возможность и защиты имперского суверенитета и даже наращивания политического капитала. В таковой ипостаси предстают Франкфурт-на-Майне на стыке гессенских и франконских земель и Нюрнберг , все еще игравший роль сильнейшей городской общины во Франконии. Само собой разумеющейся оставалась «имперская непосредственность» северных балтийских городов Ганзы, таких как Любек, Бремен или Гамбург, с одной стороны — удаленных от имперского «ядра», с другой — доминировавших на сравнительно слабом территориальном ландшафте нижней Германии. Вместе с тем если конфессиональная конфронтация с местными князьями обостряла проблему имперской самостоятельности, то и религиозная гомогенность общин с территорией также содействовала интеграции городов в орбиту княжеских интересов, примеры чего наблюдаются на нижнесаксонской равнине во владениях Вельфов. Вплоть до 1569 г. питательной почвой для противостояния Брауншвейга и местного герцога служил в том числе вопрос веры: лютеранский город против католика-князя. Однако переход вольфенбюттельской линии в протестантизм выбил из рук общины этот существенный аргумент. Во второй половине века борьба города Брауншвейга за свою автономию стала делом безнадежным, а его перспективы «имперской общины» — призрачными. Аналогичную судьбу должен был разделить Магдебург на средней Эльбе, оказавшийся в орбите интересов протестантского Бранденбурга, контролировавшего и местное архиепископство. Имперское городское сословие, консолидированное на верхнем уровне (рейхстаг), все более размывалось на региональном, теряя своих бывших членов, пополнявших ряды общин с сомнительным правовым статусом. Близость (и географическая и политическая) к имперской власти, на поддержку которой можно было еще рассчитывать, сохраняла важность лишь в отношении крупных и влиятельных городов с хорошими финансами и торговыми связями. В целом конфессиональная эпоха поставила точку в многовековом процессе взаимодействия князей и городов: историческое лидерство было окончательно закреплено за высшим дворянством.