Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Крепко затянутый клубок противоречий, открывавший ворота Империи для вмешательства соседних держав, ярче всего продемонстрировал конфликт за юлих-бергское наследство (1609–1614), начавшийся, как мы видим, еще в конце 90-х гг. После смерти в 1609 г. последнего представителя старого Киевского Дома Иоганна Вильгельма, не оставившего после себя наследников по мужской линии, его лены были объявлены выморочными и за них началась борьба между породненными с герцогством Домами. Главный спор развернулся между Бранденбургом и Пфальц-Нойбургом , владетельные князья которых были женаты на сестрах покойного герцога. Переход в 1613 г. сына пфальцграфа Нойбургского Вольфганга Вильгельма (1613–1653) в католицизм резко обострил противостояние: император теперь мог деятельно поддерживать нойбургскую партию в герцогстве. Гейдельбергская дипломатия, в свою очередь, с успехом пользовалась моментом для образования за рубежом мощной коалиции держав в поддержку Унии и протестантского дела. Искусно лавируя, Христиан Ангальт-Бернбург стремился добиться от Унии согласия на прямое военное вторжение в Юлих, будоражил австрийские протестантские сословия, но главным образом пытался заручиться поддержкой Генриха IV Французского, склонявшегося к мысли о военном вмешательстве в дела Империи на стороне протестантов. Осенью 1609 г. Уния была готова начать военные операции на Рейне и, вероятно, лишь смерть Генриха IV, павшего в мае 1610 г. от кинжала Равальяка, спасла общеимперский мир: французская интервенция на Рейне так и не состоялась.

В конце концов северный сектор оспариваемых территорий был оккупирован войсками Соединенных Провинций, защищавших дело бранденбургского наместника наследного принца Георга Вильгельма, а южный — испанцами, помогавшими пфальцграфу Вольфгангу Вильгельму. Северо-западные земли Империи превращались в настоящий полигон для опробования сил в будущей европейской войне. По договору в Ксантене в 1614 г . конфликт был исчерпан и компромисс достигнут. За Бранденбургом сохранялись герцогство Клеве и графство Марк с центром в Клеве, за католическим Домом Нойбурга — земли герцогства Юлих-Берг с главной резиденцией в Дюссельдорфе.

Третья, нейтральная сила , выступавшая с позиций компромисса и политического лавирования, была еще достаточно сильна. Ведущими представителями ее в имперской политике был главный политический советник Матфея кардинал Мельхиор Клезль , несмотря на свой персональный католицизм готовый к диалогу с протестантскими силами. Среди князей нейтралитет хранили саксонские Веттины . Однако давление сторон становилось все большим, а возможностей к компромиссу — все меньше. Третья партия (если так можно выразиться) вынуждена была играть на все более сужавшемся поле политического маневра. Изоляция Клезля при императорском дворе в последние месяцы перед пражским восстанием прекрасно демонстрировала ограниченные возможности для достижения компромисса.

Рост напряженности сказывался не только на верхних этажах имперской организации. Он проникал и развивался также в толще общественного сознания. Процессы конфессионализации следовали своим естественно обусловленным путем и наряду с компромиссами выдвигали самоидентификацию носителей конфессий. Следствием становился общий дух конфронтации, религиозной нетерпимости, повышенной конфликтности.

Мощная публицистическая волна , появление множества пропагандистских книг, брошюр и листовок наглядно убеждали в непримиримости враждебных религиозных партий. Литература тридентского католицизма, сравнительно поздно вышедшая на имперскую аудиторию в сравнении с лютеранской или реформатской пропагандой (лишь в 70-е гг.), как раз в начале XVII в. переживала настоящий подъем. Огромный вклад в полемику с конфессиональными оппонентами, как показало исследование Рихарда Кребса , внесли иезуиты , ставшие главными носителями католической пропаганды в литературе. Анализ литературной полемики позволяет констатировать весьма важную тенденцию: формально провозглашая верность аугсбургским принципам, формально отталкиваясь от фундамента «земского мира», и католические, и протестантские литераторы, однако, все более последовательно подчеркивали тезис конфессионального универсализма — в будущем должна восторжествовать лишь одна, «истинная» вера. Ради этой главной цели следовало жертвовать многим. Развивался тезис о тираноборстве ради низвержения попиравшей религиозные свободы власти, об искоренении еретических движений, если те грозили уничтожить мир Старой Церкви. Причем оборонительный тезис (удар по еретикам лишь в случае опасности для Церкви) все более превращался в наступательный: борьба с еретиками как непременное условие сохранение Церкви. Весьма последовательно подобные мысли выражали в своих работах иезуиты Матфей Майерхофер («Зерцало проповедника», 1600) и Иоганн Пауль Виндек («Взгляд на будущее Церкви», 1609). Лютеранскую точку зрения с теоретическим блеском защищали прежде всего представители саксонской ортодоксии в лице дрезденских надворных проповедников Поликарпа Лейзера и Матфея Гоэ фон Гоэннегга . Не отставали от них и глашатаи Евангелия из Тюбингена, старого стража лютерова наследия в Империи. Все более возвышался и голос реформатов. Кальвинистские богословы всю мощь своей пропаганды направили на полемику с католиками, проявляя по отношению к лютеранам несколько большую терпимость. Абрахам Скультет . надворный проповедник в Гейдельберге, постоянно подчеркивал органичное родство протестантов двух направлений, призывая бороться в первую очередь с папистским Римом. Догматические разногласия в стане реформатов (Дордрехтский синод 1618–1619 гг.), конечно, до некоторой степени подрывали конфессиональное единство, но едва ли это заметно сказывалось на поведении радикалов в имперских землях. В лице Георга Эразма Чернембля . вождя австрийской дворянской оппозиции, кальвинизм нашел накануне войны самого известного и талантливого интерпретатора концепции Альтузия. Если Христиан Ангальтский выполнял роль политика-практика, то Чернембль во многом идеологически подготавливал дворянскую оппозицию к будущим битвам. Своей высшей точки литературные страсти достигли в 1617 г. , в столетнюю годовщину лютеровой Реформации. Некоторые исследователи вообще склонны считать вспыхнувший тогда взрыв религиозных эмоций прямым прологом к начавшейся вскоре войне. Самым ярким воплощением пропаганды и контрпропаганды в тот год стала полемика между дрезденцем Гоэ фон Гоэннеггом и иезуитом Адамом Конценом по вопросу о значении и итогах лютеранской Реформации.