Денис Хрусталёв - Ледовое побоище в зеркале эпохи [Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере]

Отказав великому князю, псковичи заключили с немцами союз против него, заручившись обещанием немецкой помощи в случае его нападения на псковские земли и, судя по сообщению Новгородской Первой летописи, даже приняли в своем городе союзный ливонский отряд, в котором были «Немци, Чюдь, Лотыгола и Либь» [395]. Данная ситуация, помимо прочего, красноречиво свидетельствует в пользу того, что военные столкновения межу русской и немецкой стороной объяснялись не каким-то безусловным антагонизмом — этническим или конфессиональным, но были выражением обычного для средневековья сосуществования граничивших друг с другом феодальных княжеств, находившихся, в зависимости от конкретной ситуации, то в состоянии войны друг с другом, то мира, а то, случалось, и союза.

Неудачная попытка князя Ярослава Всеволодовича организовать в 1228 году поход в Ливонию показывает, что с 1224 года новгородцы и псковичи отказались от стремления восстановить свое влияние в эстонских и латгальских землях, фактически признав факт их подчинения немцами, по-видимому, не рассчитывая уже изгнать их и стремясь в данной ситуации к мирным отношениям с ними.

Таким образом, ко второй половине 20-х годов XIII века борьба крестоносцев с Новгородом и Псковом из-за ливонских, прежде всего, эстонских, земель завершилась. На этих землях утвердилось немецкое господство. Новгород и Псков отказались от претензий на означенные территории.

Общий взгляд на крестоносное завоевание Южной Эстонии позволяет заключить, что на его первом этапе, в 1208–1216 годах, практически отсутствовали крупные военные столкновения при преимущественном использовании воюющими сторонами тактики взаимных опустошительных набегов. Действуя подобным образом, Ордену удалось к 1216 году покорить Южную Эстонию в первый раз.

Попытка Ордена утвердиться в Южной Эстонии вызвала ответную реакцию Новгорода и Пскова, разгромившего его основные силы в 1217 году под Оденпе, что привело к временному крушению орденской власти в Сакале и Уганди. Это поражение положило начало второму этапу (1217–1224), связанному в большей степени не с борьбой крестоносцев против эстов, а с противостоянием Новгороду и Пскову. В ходе этого противостояния Ордену, восстановившему к 1221 году свои силы после поражения при Оденпе, удалось вторично установить свою власть в Сакале и Уганди.

Завершение крестоносного завоевания Южной Эстонии, а вместе с тем и финальный акт борьбы за них между немцами, Новгородом и Псковом, совпали с событиями общеэстонского восстания, в ходе подавления которого Орден, активно поддержанный военными силами епископата, сумел в третий раз восстановить власть крестоносцев в Южной Эстонии.

(Поскольку страна Эзель была расположена среди омывавшего ее моря, они [эзельцы — М.Л. ] использовали это для того, чтобы никто к ним не сумел прийти с войском. В летнее время они нуждаются в обороне в крайне незначительной мере, — молва не лжет. Они живут там очень много лет. У них нет ни [христианской] веры, ни податей. Предательство в обычае у них. Летом они на кораблях разоряют земли, как это известно. Они часто причиняют великие убытки).

Упоминания об острове Эзель (Саарема), расположенном близ западного побережья материковой Эстонии, площадью почти 2700 км² появляются в скандинавских источниках IX века, таких как исландский «Круг земной» Снорри Стурлусона и «Сага об Инглингах» норвежского скальда Тьёдольфа [397]. Скандинавское название острова «Eysýsla», запечатленное в этих поэтических произведениях, составило корневую основу его немецкоязычной версии «Эзель», равно как и его латинизированной формы «Озилия», которая в XIII веке появилась во всех переводных текстах [398]. Скандинавское происхождение названия и его значение («замкнутая территория, обложенная данью») побудило некоторых исследователей выдвинуть гипотезу, согласно которой остров первоначально, во второй половине первого тысячелетия, принадлежал к землям, находившимся в податной зависимости от формировавшихся в те времена скандинавских государств [399]. Несмотря на существование этой гипотетической, более или менее устойчивой зависимости, его жители не являлись всего лишь пассивным объектом набегов скандинавских викингов — датских, норвежских либо шведских, — в том числе и направлявшихся на Русь, но оставались активным и опасным фактором, который оказывал влияние на положение дел в прибалтийском регионе. В летние месяцы эзельцы совершали пиратские нападения не только на земли, расположенные на побережье Швеции или Дании [400], но атаковали также родственные племена эстов [401], уводили в неволю женщин и детей, грабили пожитки и сжигали урожай на полях. Островное положение и связанная с тем изоляция обусловили то, что нападения можно было производить лишь летом с помощью кораблей либо зимой во время сильных морозов, когда замерзали Рижский залив и пролив, отделяющий остров от материка. Ливонская «Рифмованная хроника» конца XIII века дает жителям острова следующую характеристику:

(Эзельцы — это язычники, которые живут по соседству с куршами; их со всех сторон омывает море. Очень редко они испытывают страх перед большим войском. В летнее время, как известно, они разоряют близлежащие земли, куда могут добраться по воде. Они пленили очень много людей среди христиан и язычников; в кораблях их великая сила).

После латинской хроники Генриха Латвийского, созданной в 1226–1227 годах, вышеупомянутое произведение является вторым нарративным источником, позволяющим воссоздать историю острова первой половины XIII века. Впервые в немецких источниках он упомянут под 1206 годом в рассказе Генриха Латвийского о морском походе против него датского короля Вальдемара II (1202–1241). Он осуществлялся как крестовый поход, свидетельством чему являются участие в нем архиепископа лундского и позволение папы Иннокентия III назначить епископа для вновь христианизированных земель, но одновременно преследовал целью месть за грабительский набег на западное побережье Балтики, совершенный эзельцами в 1203 году [403]. Крестоносцы построили на острове деревянную крепость. Поход длился, по всей вероятности, не дольше нескольких недель и, если судить объективно, закончился поражением — хронист сообщает о сожжении крепости самими крестоносцами из-за того, что никто не хотел оставаться на острове после предполагавшегося ухода датского войска. Ни один из его участников не доверял ни сомнительной обороноспособности деревянных укреплений, ни лояльности местного населения [404]. До учреждения епископства дело также не дошло, однако датскому королю удалось продемонстрировать принадлежность острова сферам своего влияния [405]. Акция датчан показала ливонскому епископу Альберту (1199–1229), что он обязан считаться с Вальдемаром II, претендовавшим на земли к северу от Ливонии, христианизация которых формально была завершена немецкими крестоносцами в 1206 году.