Анатолий Хазанов - Экспансия Португалии в Африке и борьба африканских народов за независимость (XVI–XVIII вв.)

Как признает Д. Эбшайр, для португальцев было характерно представление о себе как об «избранном» народе, стоящем выше других наций. «Такие идеи превосходства использовались в свое время как моральное оправдание работорговли и заменившей ее позднее системы труда по контракту в Португальской Африке».

Даже документы, цитируемые многими португальскими историками как доказательство отсутствия расового предрассудка, при более внимательном изучении, как это правильно подметил Э. Мондлане, обнаруживают признаки явно враждебного отношения к «цветным» [343, с. 37]. «Вопрос о равенстве мог возникать только применительно к туземцам, которые сделали какое-либо усилие, чтобы принять португальские привычки. Упоминания же об африканцах в контексте их собственного общества повсюду полны презрения или по меньшей мере жалости: "естественная простота народа этого континента". Всегда подразумевается, что португальцы, естественно, выше народа, который они покорили, и что он может надеяться на какое-либо равенство, лишь став "португальским". В то же время роль завоевателей описывается как "справедливая, гуманная и цивилизаторская". Это политика ассимиляции, лежащая в основе португальских претензий на "нерасизм". Эта теория состоит в том, что каждый житель португальской империи имеет возможность абсорбировать португальскую цивилизацию и что, если он сделает это, он затем будет принят на равных условиях с теми, кто родились португальцами, независимо от цвета кожи или происхождения» [там же].

«Что определенно, — пишет К. Боксер, — так это то, что расовая дискриминация в пользу родившихся в Европе португальцев, если и не всегда принималась в теории, была широко и постоянно применяема на практике огромным большинством заморских вице-королей и губернаторов. Переписка сменявших друг друга в Гоа вице-королей полна жалоб на реальную или подразумеваемую физическую и моральную неполноценность метисов по сравнению с европейскими уроженцами и потомками португальцев. На высшие военные и административные посты, а также на высшие церковные должности назначались белые португальцы, а метисы и люди смешанного происхождения должны были играть второстепенную роль» [238, с. 71].

Апологеты португальского колониализма обычно аргументируют тезис об органически присущем португальцам умении приспосабливаться к чуждой социальной среде и об отсутствии у них «цветного предрассудка» ссылками на большое количество смешанных браков в колониях в XVI–XIX вв.

Действительно, в португальских колониях в Африке часто имели место браки между португальцами и африканцами. Но причину этого явления надо искать не в отсутствии у португальцев «цветного предрассудка», а в отсутствии белых женщин в африканских колониях.

После того как в 1595 г. в Анголу были доставлены 12 белых женщин, не предпринималось дальнейших попыток поощрить женскую иммиграцию. Часто преступники, ссылавшиеся «на вечное поселение» в Африку и составлявшие значительную часть белого населения колоний, привозили с собой жен — девушек из сиротских домов и реформатских школ, на которых они женились перед отплытием из Европы. Из-за тяжелых климатических условий белые женщины в очень малом числе ехали в Анголу и совсем не ехали в Бенгелу, где их не было почти в течение 200 лет. Белых женщин не хватало и в колониальной Бразилии, но там их все-таки было гораздо больше, чем когда-либо в Анголе, Мозамбике или в «португальской» Индии. Большинство женщин, не побоявшихся трудностей жизни в Африке, умирали через несколько лет после прибытия, обычно при родах.

В официальной корреспонденции XVI–XVII вв. часто встречаются упоминания о малом числе белых женщин в колониях. Так, в феврале 1635 г. король писал вице-королю: «Говорят, что в Мономотапе и на реках существует гораздо бóльшая нехватка женщин, на которых могли бы жениться жители, чем мужчин» [137, т. IV, с. 249].

Путешественники, посетившие Мозамбик в XVIII–XIX вв., постоянно отмечали почти полное отсутствие белых женщин. В 1887 г. в Лоренсу-Маркише были только две женщины-португалки [281, с. 81]. Известный хронист Оливейра Кадорнегз свидетельствовал, что солдаты гарнизона и другие европейцы часто вступали в связи с черными женщинами из-за нехватки белых женщин, «в результате чего имеется много мулатов и цветных» [цит. по: 238, с. 30].

Комментируя это важное замечание Кадорнеги, Боксер пишет: «Другим результатом сосредоточения португальских усилий на работорговле было укоренившееся убеждение, что негр может быть законно порабощен и что поэтому он бесспорно низшее существо по сравнению с белым человеком. Мужчина-португалец мог легко вступить в брак с негритянкой по закону или свободно, а ввиду крайней нехватки белых женщин в Анголе он бывал почти вынужден жениться (если он вообще женился) на мулатке или (реже) на негритянке. Но из этой готовности жениться на цветной женщине еще не следует, что мужчина-португалец не имел расового предрассудка, как часто утверждают современные апологеты. Бывали, конечно, отдельные исключения, но превалирующим социальным эталоном было… сознание белого превосходства. Капитан Антониу де Оливейра Кадорнега, который прожил в Анголе более 40 лет, в этом отношении более надежный авторитет, чем доктор Антониу де Оливейра-Салазар, который никогда не ступал на землю Африки» [238, с. 40]. Заслуживает внимания то обстоятельство, что многие представители правящего класса (в том числе Кадорнега) высказывали осуждение в адрес тех португальцев, которые «смешивались» с цветными.

Как видно из документов, королевская власть не поощряла смешанных браков и даже решительно противилась им. К концу XVII в. был законодательно установлен порядок, согласно которому земельные держания (празу) переходили к старшей дочери и сохранялись за нею только при условии ее брака с белым мужчиной, родившимся в Португалии. Этот закон, свидетельствующий о том, что португальские власти противились расовому смешению с помощью законодательных мер, может служить аргументом, опровергающим утверждения об отсутствии расового барьера в португальских колониях.

В то же время смешанные браки в условиях отсутствия возможностей браков в пределах одной расовой группы никак не могут быть аргументом в пользу теории «расового равенства». К тому же, как видно из многочисленных свидетельств современников, эти браки были, как правило, фактическими, а не юридическими, причем с «цветными» женами чаще всего обращались как со служанками или рабынями.

Таким образом, смешанные браки, на которые так любят ссылаться теоретики лузо-тропикализма, на деле были не результатом отсутствия у португальцев «цветного предрассудка», а вынужденной необходимостью, продуктом конкретной исторической ситуации, созданной отсутствием белых женщин.