Анатолий Хазанов - Экспансия Португалии в Африке и борьба африканских народов за независимость (XVI–XVIII вв.)

Хотя с начала XVI в. в Анголе, а также на островах Зеленого Мыса и Сан-Томе мулаты и (реже) чистокровные африканцы время от времени занимали высокие должности в церковной иерархии, однако такого рода назначения всегда вызывали очень резкие возражения со стороны многих светских и духовных функционеров. Особенно яростно выступали с такой критикой проживавшие в Анголе и Конго в XVII–XVIII вв. итальянские миссионеры-капуцины, которые выражали свое недовольство и возмущение возведением в духовный сан мулатов и африканцев [238, с. 34].

Еще ниже, чем мулатов, было положение индийцев и других азиатов. Насколько можно судить по документам, социально-правовой статус индийцев был близок к статусу «новых христиан» (крещеных евреев), которые были, по сути дела, лишены всех гражданских прав.

Результатом португальской колонизации было появление большого слоя детрибализованных африканцев, включенных в колониальную социальную структуру. Эти свободные африканцы служили мелкими клерками, проводниками, солдатами, а также носильщиками, надсмотрщиками, посредниками и помощниками работорговцев. Но самым тяжелым было положение африканцев-рабов, стоявших на самых нижних ступенях общественной лестницы.

Такая социальная структура сложилась в зоне, находившейся под непосредственным португальским политическим и военным контролем. Но эта зона вплоть до начала XX в. ограничивалась в основном прибрежными районами, главным образом-городами и фортами, ни один из которых не был удален от побережья более чем на 200 миль. На остальной территории (в глубинных районах) сохранялась родо-племенная общественная организация и португальское влияние либо отсутствовало, либо было ничтожным (в Анголе исключение составляли дембо, амбуэла и некоторые другие племена).

В комплексе причин, обусловивших поразительную «живучесть» португальского колониализма, одно из важных мест, несомненно, должно быть отведено той идеологической надстройке, которая активно содействовала установлению и укреплению феодального базиса в Португалии. Существенную роль в этой надстройке играла католическая церковь. Ни в одной европейской стране (включая Испанию) католическая церковь в XV–XIX вв. не имела таких широких прав и не срослась так тесно с государственным аппаратом, как в Португалии. Не случайно португальский король имел официальный титул — «правовернейшее католическое Величество». Этот нерасторжимый союз креста и короны, использование церкви в политических целях и то огромное значение, которое придавала португальская корона опутыванию населения колоний тонкой, но прочной паутиной религиозной идеологии (христианской доктрины), составляли характерную особенность португальской колониальной политики и в то же время одну из причин относительной долговечности португальской формы колониализма.

Интересы церкви тесно смыкались с интересами феодалов, поскольку церковь сама была крупнейшим землевладельцем, а «святые отцы», по сути дела, были теми же феодалами, одетыми в сутаны. Церковь освящала своим авторитетом колониальный режим, созданный Португалией в Африке, Азии и Южной Америке. Неуклонно защищая интересы эксплуататорской верхушки, подводя идеологическое основание под колониальную политику Португалии, католическая церковь, в свою очередь, пользовалась покровительством правящих кругов метрополии. «Все и всякие угнетающие классы, — писал В. И. Ленин, — нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции попа. Палач должен подавлять протест и возмущение угнетенных. Поп должен утешать угнетенных, рисовать им перспективы… смягчения бедствий и жертв при сохранении классового господства, а тем самым примирять их с этим господством, отваживать их от революционных действий, подрывать их революционное настроение, разрушать их революционную решимость» [12, с. 237].

Королевский патронаж (падроаду реал) был, по словам К. Боксера, одной из наиболее ревностно охраняемых прерогатив португальской короны, и на протяжении ее долгой и бурной истории он часто бывал предметом ожесточенной идеологической борьбы между португальскими миссионерами миссионерами других римско-католических государств [241, с. 229]. Патронаж представлял собой комбинацию прав, привилегий и льгот, пожалованных папами португальской короне как патрону римско-католических миссий и церковных учреждений в обширных районах Африки, Азии и Бразилии. Эти права и привилегии юридически обосновывались целой серией папских булл и бреве, изданных с 1456 по 1514 г. [там же]. Вплоть до конца XVI в. в границах действия патронажа от Бразилии до Японии ни один епископ не мог быть назначен и ни одна епархия не могла быть создана без разрешения португальской короны. Последняя добивалась даже, чтобы каждый миссионер, посылаемый в эти районы, имел на то ее разрешение и прибывал туда не иначе, как на португальсгом судне. Португальские правящие круги склонны были рассматривать своего короля как своего рода папского легата, а его церковному законодательству приписывали силу канонических декретов [там же, с 230].

Важнейшая особенность португальской колониальной системы всегда состояла в том, что она искусно использовала идеологическо-конфессиональный фактор в своих политических целях, рассматривая служителей церкви как простых функционеров своего колониального аппарата. Португальское правительство не просто пошло на тесный союз с католической церковью, но и включило ее в свою государственную систему, контролируя ее деятельность и в то же время не допуская над ней контроля со стороны Рима.

Десятины, взимавшиеся короной, теоретически предназначались для содержания миссий и церковных учреждений в колониях. Практически эти средства корона часто использовала для других надобностей.

Одну из главных своих задач правящие круги видели в обращении в христианство как можно большего числа язычников. В отличие от ислама, который в Африке оказался способным к синкретизму — слиянию с местными культами, — католицизм обнаруживал крайнюю нетерпимость к другим религиям. Одной из важных функций католической церкви было преследование инакомыслящих, т. е. тех, кто не имел идеологическо-конфессиональной связи с Португалией и потому рассматривался в качестве потенциального врага. Декрет 1567 г. настаивал на том, что все «ложные языческие и маврские религии» на территориях, принадлежащих португальской короне, должны быть уничтожены [241, с. 68].

Португальский королевский двор с самого начала рьяно взялся за выполнение этой задачи, поскольку видел в христианстве одно из мощных средств политического и идеологического укрепления своего господства в колониях. Уже в начале своей колониальной экспансии он использовал в целях колонизации новых земель не только вооруженную силу облаченных в доспехи конкистадоров, но и «духовную силу» облаченных в сутаны и рясы священнослужителей. По свидетельству Диогу де Коуту, короли Португалии, прилагая усилия к завоеванию Востока, всегда старались утвердить там две власти: духовную и светскую. «Никогда ни одна из них не приводилась в движение без того, чтобы за ней не последовала и другая» [349, с. 69].