Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Летописные источники о Куликовской битве единодушно свидетельствуют о договоренности между ВКЛ и Мамаевой Ордой об объединении сил для нападения с юга на Московское великое княжество. Уже в кратком рассказе, восходящем к своду 1408 г., говорится, что Мамай стоял в «поле» за Доном, «ждуща к собе Ягайла на помощь, рати Литовскые» [454], а в «Летописной повести» указывается, что союзники должны были встретиться на Оке в «Семенов день» — 1 сентября 1380 г. [455]Однако местонахождение и непосредственные действия литовского войска летом-осенью 1380 г. вызывают массу вопросов. К примеру, в рассказе, восходящем к своду 1409 г., о литовской армии ничего не говорится. По сведениям же «Летописной повести», литовцы «не поспеша… на срок за малым, за едино днище или менши» [456], т. е. находились на расстоянии одного дневного перехода от места сражения. Но, по сообщениям «Сказания о Мамаевом побоище», литовцы дошли до Одоева, который находится в 140 км от Дона, и, узнав о выступлении Дмитрия Ивановича с войском к Дону, Ягайло «пребысть ту оттоле неподвижным» [457]. О выводе Ягайло своих войск на территорию, сравнительно недалекую от места битвы, свидетельствуют известия прусских хроник конца XIV в. В частности, там отмечается, что литовцы нападали на возвращавшиеся с поля битвы русские войска. Ю. К. Бегунов считает эти свидетельства подтверждением правильности версии «Летописной повести» [458]. Однако Б. Н. Флоря обращает внимание на то, что «вряд ли Мамай пошел бы на немедленное сражение, если бы литовское войско находилось так близко от поля битвы, как об этом говорится в "Летописной повести" Иное дело, если в момент прихода русской рати на Дон он все еще не имел представления о местонахождении литовцев или знал, что они скоро не подойдут. Эти соображения заставляют в данном случае отдать предпочтение версии "Сказания" Тем самым становятся понятными действия Ягайло. Выясняется не только то, что литовский князь находился далеко от места битвы. Не менее интересно, что к месту столкновения он пошел не через находившуюся под его властью Северскую землю, а через владения союзников Дмитрия Донского — черниговских князей, где литовскому войску надо было прокладывать дорогу силой. Очевидно, что Ягайло вовсе не торопился на соединение с Мамаем, а пытался использовать сложившуюся ситуацию в первую очередь для укрепления литовского влияния в землях бассейна верхней Оки» [459].

Причины, которые могли повлиять на действия литовских военачальников, подробно проанализировал И. Б. Греков [460]. Он отметил два важных фактора. Первый — литовское руководство более всего было заинтересовано во взаимном ослаблении Москвы и Орды, и полная победа Мамаевой Орды не входила в их планы. Второй — западнорусские и южнорусские полки в составе литовской рати вряд ли охотно бы сражались против московского войска вместе с ордынцами.

Тем не менее Б. Н. Флоря подверг сомнению роль первого из этих факторов. По его мнению, «анализ развития литовско-ордынско-московских отношений показывает, что идея прямого военного сотрудничества Литвы и Орды против Московского княжества появилась не сразу, а ее появление отражало факт осознания политиками обеих стран, что Москву нельзя победить, действуя в одиночку. Думается поэтому, что Ягайло и его окружение не были все же заинтересованы в том, чтобы предоставить монголо-татар самим себе, и решающую роль надо приписать действию второго фактора».

Исследователь приходит к заключению о том, что в 1360–1370-х гг. «внешняя политика… Великого княжества Литовского в один из важнейших моментов развития восточноевропейского региона оказалась фактически парализованной из-за проявившихся… противоречий между интересами литовского боярства и интересами подчиненных Литве земель… Становится ясным, почему именно после Куликовской битвы Великое княжество окончательно вступило в полосу длительного политического кризиса, из которого литовское боярство… нашло выход в широком соглашении с польскими феодалами, что позволило обеим сторонам сохранить свое господство над белорусскими и украинскими землями» [461].

Начало 1370-х гг. ознаменовалось активизацией отношений русских князей с ханами Мамаевой Орды. Вероятно, это напрямую связано с тем фактом, что в период с 1369–1370 гг. по осень 1374 г. Мамай и его ставленник Мухаммед-Булак контролировали столицу Орды — Сарай, будучи, таким образом, правителями Джучиева улуса.

Чем же отличался Мамай от своих современников: сторонников и противников? Источники не сохранили известий о времени и месте рождения темника. В то же время сохранившиеся сведения позволяют утверждать, что уже при великом хане Бердибеке темник Мамай имел статус старейшего эмира (великого князя). На наш взгляд, упоминание в арабских источниках о таком статусе не следует рассматривать как утверждение, что Мамай входил в ближайшее окружение хана (М. Г. Сафаргалиев [462]). Однако и говорить о том, что Мамай не был включен в состав ближнего окружения хана, нет достаточных оснований. Показательно, что в хронике Ибн Халдуна указан лишь его социально-политический статус. Однако там же отмечается, что Мамай был женат да дочери Бердибека по имени Ханум, то есть являлся зятем великого хана — гургеном. Такое положение в Орде было очень почетным.

Арабские авторы отмечают, что еще при жизни хана Бердибека Мамай вступил в должность, равную должности окольничего при дворе египетского султана [463]. Известно, что его владением стал Крымский улус. После гибели Бердибека Мамай откочевал на полуостров, вероятно, сохраняя лояльность к ханам Кульпе (ноябрь 1359 — апрель 1360), Наврусу (апрель 1360 — весна 1361) и Хизру (весна 1361 — лето 1361) [464]. По крайней мере, до лета 1361 г. сведений о борьбе Мамая против правительства в Сарае не сохранилось.

По данным русских летописей, летом-осенью 1362 г. сарайский хан Мурад попытался распространить свою власть на правобережье Волги. Ему удалось разбить войска хана Кильдибека и убить его. Однако Мамай разгромил войска Мурада и вытеснил его на левобережье Волги, распространив свою власть на междуречье Дона и Волги [465].

Около 1363 г. Мамай выдал ярлык на Владимирское великое княжение малолетнему московскому великому князю Дмитрию Ивановичу [466].

В 1367 г. после смерти хана Азиза в Сарае начал чеканку своих монет хан Абдуллах. От его имени правил Мамай. К этому времени темнику удалось захватить лишь столицу и ее окрестности. Уже в 1368 г. там отчеканили первые монеты хана Хасана [467].

Летописи отмечают, что в 1370 г. «Мамай у себе в Орде посадил царя другого Мамат Салтан» (Мухаммед-Булака) [468]. Именно к этому времени относятся первые монеты, выбитые от имени этого хана в Новом Сарае (771 г. х. — 1369–1370 гг.). Однако к 1375 г. Мамай и его ставленник вновь были выбиты на правобережье Волги [469].