Борис Флоря - Куликовская битва. Сборник статей

Кровопролитные столкновения 1377–1378 гг. между Русью и Ордой несколько ослабили их силы. Для московского правительства было ясно, что его основным противником стал Мамай. Именно он нанес крупное поражение объединенной русской рати на р. Пьяне, а после того как сам потерпел жестокое поражение на р. Воже, постарался частично реабилитироваться, захватив Рязань. Последнее говорило о том, что Мамай вынашивает планы реванша и в удобное для себя время может приступить к их реализации. Мамай же прекрасно понимал, что для восстановления ордынской власти над русским «улусом» ему придется действовать против единого военно-политического союза русских княжеств и земель, возглавляемого великим князем Дмитрием. И та, и другая стороны нуждались в укреплении своих сил, нуждались в передышке. На протяжении 1379 г. Мамай не предпринимал никаких военных действий против Руси. Наоборот, скрывая истинные намерения, в конце лета 1379 г. он даже пропустил через свои владения ехавшего в Константинополь для поставления в русские митрополиты московского кандидата Михаила — Митяя [433]. Дмитрий же, стремясь укрепить свой авторитет в заокских княжествах, возможно поколебленный разорением Мамаем Рязани в 1378 г., и воспользовавшись благоприятной для себя ситуацией в Литовском государстве, в начале декабря 1379 г. послал свои полки под командованием князей Владимира Андреевича, Андрея Полоцкого и Дмитрия Волынского в поход на Брянское княжество. Ими были взяты города Трубчевск и Стародуб Северский, захвачены многие волости и села. Войска, до той поры никогда не ходившие столь далеко на юго-запад от границ Северо-Восточной Руси, вернулись назад с богатой добычей. Но основным результатом похода было то, что на сторону Москвы перешел родной брат Андрея Полоцкого брянский (трубчевский) князь Дмитрий Ольгердович. Вместе со своей семьей и двором этот князь приехал служить к великому князю Дмитрию, который дал ему в управление Переяславль [434].

Видимо, в ответ на эти действия московского правительства литовский великий. князь Ягайло прислал в Новгород своего двоюродного брата князя Юрия Наримантовича [435]. Отец Юрия уже княжил в Новгороде в 30-е годы XIV в. [436], и можно было надеяться, что новгородцы примут у себя и сына Нариманта. Это означало бы укрепление отношений между Литвой и Новгородом Великим и естественное ухудшение новгородско-московских взаимоотношений. Расчет Ягайло оказался верен. Новгородцы приняли у себя Юрия, но вскоре среди них началось брожение, поскольку осложнилось «единачество» с Москвой. В результате весь Новгород «биша чоломъ» архиепископу Алексею, чтобы тот ехал мириться с великим князем. 18 марта 1380 г. большое новгородское посольство во главе с владыкой выехало в Москву, и конфликтная ситуация была улажена. Новгород признал своим князем Дмитрия, а тот целовал крест на всей новгородской старине [437]. Московское правительство как нельзя кстати восстановило свой союз с Новгородской республикой. Политический горизонт стал заволакиваться тучей Мамаева похода. В конце лета 1380 г. в Москву стали поступать первые сведения о военных приготовлениях Орды. Наступал час испытаний прочности единства русских княжеств и земель, сплотившихся для отпора иноземным угнетателям.

Куликовская битва — одна из важнейших вех в истории трудных и сложных взаимоотношений Ордынской державы с Северо-Восточной Русью. Вместе с тем сражение на Дону 1380 г. — крупнейшее событие в исторической жизни всей Русской земли XIV — начала XV в., в тогдашнем политическом развитии Восточной Европы в целом [438].

Интерес историков к этому важному этапу политической жизни данной части европейского континента всегда был значительным. Однако среди исследователей до сих пор нет единства взглядов как в раскрытии конкретно-исторической основы этого события, так и в освещении его общей роли в восточноевропейском историческом процессе. Разногласия в трактовке этого сложного исторического явления обусловлены, с одной стороны, различным концепционным подходом ко всей проблеме ордыно-русских отношений XIII — начала XV в., а с другой стороны, отнюдь не одинаковой позицией в оценке исторической достоверности основного комплекса памятников Куликовского цикла.

Почти все занимавшиеся данной темой историки [439]согласны с тем, что Орда сыграла довольно заметную роль в исторических судьбах Восточной Европы XIII–XV вв. Они довольно единодушны в раскрытии того, как конкретно происходило в середине XIII в. небывалое по своим разрушительным масштабам вторжение монголо-татарских завоевателей на русские земли, как после ряда последовательно осуществленных в 30–50-х годах XIII в. военных кампаний, после серии мероприятий административно-политического характера (перепись населения, установление дани, введение того или иного контроля над деятельностью князей и церкви) произошло утверждение ордынской власти над обширными пространствами Русской земли.

Однако исследователи отнюдь не одинаково представляют себе масштабы ордынской политики на русских землях, неоднозначно раскрывают ее характер, стратегические цели и тактические приемы, по-разному интерпретируют различные этапы и окончательные результаты политического взаимодействия Орды с феодальной Русью.

Обращаясь к истории взаимоотношений Ордынской державы с русскими землями в XIII–XV вв. и восточноевропейской политики Орды в данный период, многие авторы (как в дореволюционной отечественной историографии, так и в зарубежной литературе последнего времени) не только склонны игнорировать внутренние процессы исторического развития стран Восточной Европы в эту эпоху, но и готовы объяснять важные сдвиги в исторической жизни отдельных политических организмов данного региона только тем или иным воздействием на них ордынской дипломатии. Так, некоторые историки, явно сужая сферу ордынского влияния в Восточной Европе, придерживаются мнения, что политические замыслы и расчеты Орды касались главным образом Северо-Восточной Руси, что монголо-татары вмешивались лишь в дела Москвы, Твери, Рязани и Нижнего Новгорода, а все остальные части Русской земли будто бы не испытывали на себе никакого воздействия со стороны правителей Золотоордынской державы. Отдельные историки этого круга даже утверждали, что само образование Русского централизованного государства во главе с Москвой явилось будто бы результатом осуществления замыслов ордынской дипломатии, итогом целенаправленной ее поддержки одних только правителей Владимирского княжения. Такое раскрытие масштабов и характера ордынской политики на русских землях позволяло этим историкам противопоставлять «азиатский» путь развития Московской Руси «европейскому» пути развития тех русских земель, которые вошли в состав Великого княжества Литовского [440].