Дмитрий Прусаков - Природа и человек в древнем Египте

Эксплуатация экономического потенциала оазисов, однако, едва ли могла стать основой возрождения пришедшего в упадок хозяйства Египта с последующим (или одновременным) собиранием разрозненных номов в единый социально-политический организм; изыскать для этого эффективные средства египтянам надлежало прежде всего в своей собственной стране. По нашей гипотезе, эволюция фараоновской цивилизации не зашла в тупик на данном этапе во многом потому, что трудовое население долины Нила вполне успешно справилось с этой задачей.

"Принес я дар городу этому… Вырыл (?) я канал в 10 локтей… [65]Жизнь городу… обводнен он среди дня… И сделал я (чтобы) дана была вода городу этому Верхнего Египта на возвышенностях (?) (которые) не видят воды… Сделал я высокие земли подобными топям (Дельты)… Сделал я пахотные земли (?)… вода… Хапи по вожделению его, дал я воду соседу (?) его… Я обилен зерном: земля суха, (а) я оживляю город зерном в мерах хаи и хекат … Наполнил я пастбища скотом…" [ Griffith 1889 , pl. 15, II. 2–3, 5–9, 11].

В этом фрагменте надписи из гробницы верхнеегипетского сиутского номарха, современника X династии и, соответственно, очевидца экстремально низких разливов Нила, мы сталкиваемся с одним из первых бесспорных свидетельств создания в древнем Египте специальных ирригационных каналов для подачи воды на "высокие земли" — k ͻjt располагавшиеся вне заливной поймы [cp.: Endesfelder 1979 , S. 43; Schenkel 1978 , S. 36; 1994 , р. 33]. Впоследствии Страбон, касаясь в своей "Географии" технических ухищрений египтян-земледельцев, четко определил целевое назначение "каналов и запруд" как привычного средства искусственного орошения дополнительных территорий долины Нила в годы недостаточно обильных половодий [ Страбон , XVII, I, 3]. Еще раз заметим, что источники не дают веского повода говорить о существовании отводных каналов от Нила к "высоким землям" до 1-го Переходного периода, и подчеркнем: именно на этот период пришелся минимум нильского стока в истории фараонов. На основании сказанного предположим, что оросительные каналы, прокладываемые за черту заливных земель, явились инновацией эпохи Второго социально-экологического кризиса , прямым результатом природно обусловленного ухудшения физических и производственных параметров кормящего ландшафта. Обзаводясь в своих номах такими рукотворными руслами, областные правители, вероятно, надеялись с их помощью компенсировать убыль естественно орошаемых земель — поистине спасительная для египтян практика, прижившаяся затем в долине Нила на тысячелетия.

Наш вывод в чем-то перекликается с теорией В. Шенкеля, согласно которой 1-й Переходный период с его засухой, низкими половодьями и голодом явился историческим рубежом, откуда берет начало искусственная ирригация древнего Египта; прежде, считал ученый, египтяне пользовались исключительно естественным орошением, в процесс которого никак не вмешивались, ограничиваясь пассивным надзором за ниломерами [ Schenkel 1974, 1978, 1994 ]. Если подразумевать, что искусственный полив земли в Египте непременно сопряжен с подъемом нильской воды на более высокий топографический уровень инженерными приспособлениями [cp.: Krzyzaniak 1977 , р. 33–34], то В. Шенкель по-своему был прав: хотя дамбы, которые огораживали староегипетские ирригационные бассейны, являлись техническими сооружениями, образуемые ими резервуары находились в зоне разливов, и потому наполнялись водой и обеспечивали питанием обрабатываемые земли все же без участия человека, с ежелетним повышением уровня Нила; лишь снабжение каналами земель k ͻjt в корне меняло ситуацию.

Со своей стороны постулируем следующий тезис: обретение египтянами навыков создания и эксплуатации отводных ирригационных каналов, позволявших независимо от высоты разлива орошать потребную площадь земледельческих угодий, [66]представляло собой революцию в развитии аграрных технологий цивилизации фараонов. Тысячелетием ранее, на стадии Первого социально-экологического кризиса, массовое обустройство египетской заливной поймы "бассейнами" ознаменовало собой коренное изменение хозяйственного уклада обрабатывавшего ее населения; во времена Второго кризиса в ирригационном земледелии древнего Египта произошел очередной качественный переворот.

Эти две технологические революции, однако, обнаруживают принципиально разный характер. "Бассейновый" оросительный метод, унаследованный Старым царством от раннединастического периода, элементарно отвечал природным условиям Египта, в первую очередь режиму Нила [cp.: Butzer 1995 , р. 141] в сочетании с тогдашним уровнем пойменной террасы относительно реки. Благодаря менее засушливому климату и достаточной площади разливов в эпоху от "неолитического спада" Нила до глобального похолодания конца III тыс. до н. э. вмещающий ландшафт оставался сравнительно комфортным для египтян, что избавляло их от надобности (и от мысли) радикально вторгаться в его естественный облик. В итоге даже при VI династии, когда последствия ухудшения окружающей среды уже становились ощутимыми для общества Египта, оно реагировало на них прежде всего организационно: в частности, как мы предположили, именно тогда наметилась тенденция замены неспециализированных "рабочих отрядов" на сокращавшихся заливных площадях профессиональными земледельцами, трудившимися по жесткой индивидуальной разнарядке.

С началом Второго социально-экологического кризиса, на наш взгляд, во многом в силу специфики и притом особой тяжести деградации естественных условий в нильской пойме ее обитатели были вынуждены ради самосохранения приступить к преобразованию своего жизненного пространства. По-видимому, поиск оптимального технического решения проблемы и привел на данном этапе к появлению канала для полива "высоких", недоступных половодьям земель, [67]предварившего водоподъемные механизмы, которые получили распространение в Египте Нового царства (шадуф) и птолемеевской династии (сакия). Технологическому прогрессу, порывавшему с вековыми традициями хозяйствования в долине Нила, думается, немало поспособствовал распад централизованного староегипетского государства, давший номовым администрациям свободу действовать в соответствии со своими представлениями о путях и средствах преодоления кризиса на местах.

Известия о людоедстве в 1-й Переходный период, впрочем, напоминают, что адекватные антикризисные административно-хозяйственные меры были предприняты отнюдь не во всех регионах Египта: бифуркация, с ликвидацией в стране государственного полновластия, позволила реализоваться целому спектру вариантов самоуправления, от творческих до деструктивных. При этом достаточно очевидно, что каналы для подачи воды на "высокие поля", помогавшие справиться с продовольственным дефицитом, оказались чрезвычайно эффективным или даже решающим фактором восстановления экономического потенциала отдельных областей и роста их политического влияния в Египте — например, того же Сиутского нома, который был "опорой трона" Гераклеополя в войнах против Фив [ Рубинштейн 1948 , с. 187].