Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Шапошников не называет автора стихов (видимо, он его не знает). Нам же удалось выяснить имя этого человека — фронтовой журналист Александр Хазин, сотрудник газеты «Знамя Родины» 18-й десантной армии (той самой, начальником политотдела которой был генерал-майор Леонид Брежнев). В газете Хазин часто выступал с сатирическими публикациями под именем бойца Трофима Бомбы, но стихотворение «Письмо жене», позднее ставшее песней, появилось во время войны в сборнике Хазина «Военные стихи» (издание газеты «Знамя Родины»). Вот полный текст:

Сегодня почти никто не помнит ни этих стихов, ни песни на них. А в своё время она была довольно популярна. Вот что вспоминает Александр Ольховой — ветеран Вооруженных сил, военный журналист:

«Многие фронтовые песни я слышал на городском базаре (Украина, город Мариуполь, по-старому — Жданов) из уст безногих инвалидов войны, просящих милостыню и поющих под гармошку с особым, уникальным жалостливым “акцентом”, от которого у меня мурашки по коже ползали… Этих “певцов” всегда окружали несколько рыдающих, всхлипывающих женщин, не дождавшихся, по всему было видать, своих суженых с “подлой”, “проклятой” войны… Две из тех инвалидских песен меня, подростка, так растрогали, что я записал их в блокнот и запомнил на всю жизнь». Одной из этих песен и было «Письмо жене». О популярности фронтовой песни вспоминают и другие мемуаристы.

В песне про урку есть отчётливые стилистические кальки с текста Хазина. Сравните:

Не только зачин, но и параллелизм, повторение начала первой и третьей строк бросаются в глаза. Далее: «окутан дымом» — «окутан ароматом», «на площади любимой» — «на площади на главной»… Оба произведения написаны в форме обращения мужчины к женщине. Хотя как раз это неудивительно: в условиях войны именно такая форма стиха была востребована (вспомним «Жди меня» или «Тёмную ночь»).

Взыскательный читатель может возразить: не так уж много перекличек, чтобы говорить о влиянии одной песни на другую. Это могут быть обычные совпадения. Тем более содержание-то совершенно разное!

Справедливо замечено. Однако не случайно бывший курсант смешивает оба текста в один, говорит о прямой связи песен. Значит, были основания. Что касается отличия содержания, так и лагерная песня «На Колыме» написана по мотивам фронтовой «Над Тихим Доном», с оригиналом совпадают лишь музыка и последний куплет, а смысл совершенно разный.

Подобный метод типичен и для создания фронтовых песен. У того же Александра Хазина в названном выше сборнике «Военные стихи» находим немало стихотворений «по мотивам» известных песен. Вот «Шахтёрская песня» с прямым указанием («На мотив “Спят курганы” из фильма “Большая жизнь”»). С оригиналом её связывает лишь строка «Вышел в степь раздольную парень молодой». Далее следует «Песня части Шепетова» на мотив популярной «Эх, тучки, тучки понависли» (народной обработки перевода стихотворения немецкого поэта Фердинанда Фрейлиграта). Наконец, «Песня группы Соколова» на мотив «Три танкиста». Разумеется, ни о каких танкистах речь не идёт. Текст привязан к местным реалиям, прямо называются «боевой разведчик наш Сысоев», «бесстрашный Соколов», «Колосов отважный», «Емельянов — славный комиссар». То есть и фронтовые переделки известных песен, и последующие переделки песен фронтовых в блатные отличаются большой свободой импровизации. То же можно сказать и по поводу влияния «Письма жене» на песню «Бывший урка, Родины солдат».

Заметим важное обстоятельство. После войны в уголовной среде песня «Бывший урка, Родины солдат» практически не исполнялась, а сохранилась больше как дворовый фольклор. Почему так случилось? Мы уже отмечали, что «патриотизм» уркаганов заметно усилился в 1943 году, после побед Красной Армии в Сталинградской битве и на Курской дуге. Именно тогда на фронт активно пошло пополнение из блатарей, которые предвкушали вторжение в богатую Европу, где можно от души «гульнуть по буфету». Поэтому любовные стенания уркагана на передовой быстро сменились другими настроениями.

Со второй половины 1944 года советские войска начинают воевать на чужой территории: сначала в Румынии, Польше, в октябре вступают в пределы Восточной Пруссии. Поведение «блатных воинов» резко меняется. Во время боёв на родной земле уркаганы вынуждены были считаться с обстановкой и, насколько возможно, сдерживать себя. К блатным фронтовикам в случаях военных преступлений часто применялись суровые методы воздействия. Но при переходе границы и вступлении в Европу — особенно в Германию — блатари вырвались из-под контроля. Профессиональные уголовники почувствовали себя в родной стихии: грабежи, мародёрство, убийства, насилие!..

Увы, преступления бойцов Красной Армии против мирного населения оккупированных стран Европы — печальная реальность. И блатные вояки оказывались в первых рядах насильников и мародёров. Судя по всему, руководство страны и армии понимало опасность подобных эксцессов.

Обратимся к свидетельству югославского диссидента Милована Джиласа. В годы войны он был одним из организаторов партизанского движения в Югославии, занимал ведущие посты в югославском партийном руководстве. Затем выступал с резкой критикой коммунистического движения, заявляя, что в странах соцлагеря возник новый эксплуататорский класс — партийно-бюрократическая верхушка. В книге «Лицо тоталитаризма» Джилас вспоминал о том, что Красная Армия осенью 1944 года в Югославии показала себя не с лучшей стороны: её бойцы совершили множество преступных действий против югославских граждан и военнослужащих: 121 случай изнасилования, из которых 111 — изнасилование с последующим убийством, и 1204 случая ограбления с нанесением телесных повреждений. Рассказывая о встрече со Сталиным в 1944 году, Джилас цитирует возражения вождя: «Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда — тысячи километров по своей опустошённой земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально? И что страшного в том, если он пошалит с женщиной после таких ужасов?» Если верить Джиласу, в качестве оправдания Сталин прямо указывает на «уголовную составляющую» Красной Армии: «Вы Красную Армию представляли себе идеальной. А она не идеальная и не была бы идеальной, даже если бы в ней не было определённого процента уголовных элементов — мы открыли тюрьмы и всех взяли в армию».