Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

10 июля 1918 года произошло восстание левых эсеров в Москве. Муравьев выступил против Советской власти, и был убит во время переговоров в здании Симбирского губкома. Тухачевский не поддержал своего начальника, выступил против мятежников, и после убийства Муравьева стал исполняющим обязанности командующего фронтом до приезда нового командующего.

Легко было критиковать начальство. Критиковать вообще легко. И вот, наконец, он получил возможность показать себя, свои теоретические знания, умение оценить обстановку, ставить задачи, командовать и пр. И оказалось, что это не так-то просто. За десять дней командования Тухачевского белые взяли Сызрань, Бугульму, Мелекес, Сенгилей и сам Симбирск. В довершение всего приехавший, наконец, новый комфронта бывший полковник Вацетис не смог его найти и, обнаружив, наконец, в Пензе, потребовал, чтобы он поменьше болтался по тылам. Тухачевский обиженно оправдывался — обиженные оправдания вообще вскоре стали его типичной реакцией на любую критику. Искать виновных-то он умел. Хуже было со стратегией и тактикой.

Дела были катастрофически плохи. И тогда на Восточный фронт, к тому времени объявленный главным фронтом республики, отправился наводить порядок сам наркомвоенмор Троцкий. Порядок он навел сообразно своим нравам — расстрелами. Даже в те времена исключительной жестокости, когда распоряжения о заложничестве, процентном уничтожении и в некоторых случаях поголовном уничтожении не были чем-то необычным, Троцкий выделялся среди прочих своей какой-то уже сверхжестокостью. Так, в отступившем Петроградском полку по его приказу расстреляли каждого десятого, в том числе командира и комиссара. В полках, состоявших из мобилизованных татар, из пулеметов косили всех подряд.

Более интересно другое. Троцкий обругал практически весь руководящий состав, командиров и комиссаров. А возвысил одного Тухачевского, ему обещал всемерную помощь и поддержку, ему писал письма. Чем так приглянулся ему поручик-коммунист, к тому времени показавший себя далеко не лучшим образом? Разговорами о дисциплине и трибуналах, что было так близко палаческой душе Троцкого? Внешним видом? «Задумчивый, почти рассеянный юноша в тужурке хаки» — так спустя несколько лет охарактеризовал его Михаил Кольцов.

А может быть, и проще. Будучи назначенным на пост наркомвоенмора, Троцкий с самого начала деятельности в этом качестве подбирал себе команду, как подбирали ее и другие большевистские лидеры. Познакомиться они вполне могли еще в Москве, возобновить знакомство на фронте. И Тухачевский ему подошел.

С новым командующим Вацетисом отношения Михаила Николаевича тоже быстро испортились. Сначала наш «блестящий стратег» не смог удержать Симбирск. Затем пала Казань. Белым достался хранившийся там золотой запас России — около 40 тысяч пудов. Неудачи Тухачевский, как обычно, объяснял чем угодно, только не собственным неумением. В данном случае — отсутствием дисциплины. Все-таки после того как Восточный фронт привели в порядок, он разработал план взятия Симбирска и взял город. Однако слегка увлекся, что потом будет происходить с ним не раз и не два. Красные части с ходу, не подумав и не разведав, форсировали Волгу и — кто бы мог подумать! — вдруг попали под удар каппелевцев. Белые погнали их назад, снова начались бои за многострадальный Симбирск. И если бы не помощь 5-й армии, наступавшей на Казань, неизвестно, чем бы дело закончилось. (Несколько лет спустя Троцкий «подколол» своего любимца: «Необеспеченное наступление представляет вообще слабую сторону товарища Тухачевского».)

Однако, весьма средне показав себя в качестве командарма, Тухачевский оказался великолепным придворным. Симбирск — родной город Ленина, который в то время лежал раненный после покушения. И Михаил Николаевич посылает ту самую телеграмму, которая позднее войдет во все учебники истории (без фамилии отправителя): «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города — это ответ на Вашу одну рану, а за вторую — будет Самара!»

Передвижение Тухачевского по фронтам отмечается радужным хвостом склок и жалоб. Сторонники Тухачевского видят в этом его принципиальность, борьбу за единоначалие в армии и прочие высокие мотивы. Действительно, если не за единоначалие, то за власть он с комиссарами боролся. Правда, еще большую роль тут сыграла обида. Но не последнее значение имели и поросята…

Не один Муравьев вызвал неудовольствие Тухачевского на первом месте службы. Он, например, поругался с комиссаром Медведевым и потребовал его отозвать. Главное командование пошло ему навстречу, и тут возмутились подчиненные красного командарма.

Из письма политкомиссара Пензенской дивизии 1-й армии Ф. И. Самсоновича: «В начале августа прошлого (1918. — Авт. ) года нас около 40 человек коммунистов прибыло на Восточный фронт из Петрограда. В Пензе нас встретил т. Медведев… Это был, кажется, не комиссар дивизии, а солдат, пробывший в окопах без перерыва несколько месяцев, весь в пыли, в изношенной солдатской шинели, загорелый, лицо осунувшееся, сосредоточенный… Тов. Медведев почти все время находился на передовых позициях, среди красноармейцев… Невольно приходит в голову сравнение первой встречи с Медведевым и Тухачевским, который приехал в салон-вагоне с женой и многочисленной прислугой, и даже около вагона, в котором был Тухачевский, трудно было пройти, чтобы кто-либо не спросил: „Ты кто? Проходи, не останавливайся!“».

Пишет член Реввоенсовета, военком О. Ю. Калнин: «31 декабря без нашего ведома командарм-1 Тухачевский послал телеграмму Реввоенсоветам фронта и Республики, в которой называет политкомарма Медведева явным провокатором, действия которого, по словам Тухачевского, систематически разрушают армию, и приводит следующие факты в доказательство. Первое: Медведев подрывает авторитет командарма, а именно — отменяет разрешенную командармом служебную командировку помощнику зав. разведотделом армии, которому, как главное, поручено закупить и привезти для должностных лиц штаба на праздник масло, поросят, муку. Второе: Медведев, будучи комиссаром Пензенской дивизии, от августа до сентября 1918 года расстроил дивизию, последствием чего явилось отступление Пензенской дивизии у Белебея».

Ну прямо-таки один комиссар за один месяц привел в небоеспособное состояние всю дивизию! (А командир ее, спрашивается, куда смотрел?) Да еще оставил штаб армии на праздник без поросят, что уже совсем непростительно. Об обстановке в этом самом штабе, кстати, Калнин отзывается весьма неодобрительно:

«С развитием армии развивался и штаб армии, а также все управление, но только по количеству и штату, но не по качеству. Замечался скрытый саботаж, халатное отношение, кумовство. По мере возможности принимались меры к пресечению подобных явлений, был ряд смещений и перемещений, с которыми командарм не вполне согласился. Из высших должностных лиц и командарма образовался кадр, который себя огородил китайской стеной от влияния и контроля политкомармов. Стремление избежать совместной работы и контроля политкомармами замечалось особо с взятием Сызрани, также с каждой похвалой со стороны высшего командования (в адрес командарма), а особо, когда в Реввоенсовете наметили Тухачевского помощником командующего Южного фронта. Наш лаврами побед армии увенчанный командарм-1 поднял голову, как настоящий красный генерал типа Наполеона. 22 декабря Главкому Вацетису заявляет, что он как командир, и притом коммунист не может мириться, что к нему на равных со старым генералом приставлены политкомармы…» Так вот оно что! Не в том даже дело, что властью надо делиться, а в том, что к нему, такому исключительному, приставляют комиссара на равных со старыми спецами!