Гвидо Кнопп - История XX века в лицах

Морское путешествие в Старый свет в те сентябрьские дни 1952 г. проходило спокойно. По вечерам Чарли со своей четвертой женой Уной сидел за столом капитана. Это было самое почетное место. На «Куин Элизабет» его приветствовали официально — и пассажиры в большой, роскошно оборудованной столовой почтили Чарли долго не смолкавшими аплодисментами. Уне О’Нил исполнилось 18 лет, когда в июне 1943 г. они поженились; она была на 36 лет моложе Чарли. После обеда Чаплин не шел в судовой кинозал, а рано ложился спать. Возможно, из-за мягкого покачивания «Куин Элизабет» ему снилась его вторая поездка в Европу. В 1931 г. в Лондоне он встретился с Махатмой Ганди, который произвел на него глубокое впечатление. Немного позже в 1932 г. в Вене он посетил Зигмунда Фрейда. Отец психоанализа сказал потом о Чарли Чаплине: «У него чрезвычайно простой и ясный случай. Он всегда играет только самого себя, каким он был в несказанной юности. Он не может забыть унижений своей юности».

Во время мирового экономического кризиса 1932 г. публика впервые серьезно выслушала критические комментарии Чаплина об обществе. Чарли явно поддержал политику «Нового курса» американского президента Франклина Д. Рузвельта, требовал введения международной валюты, смягчения капитализма и социального обеспечения рабочих. Правящие круги были сбиты с толку. Было непривычно, чтобы люди искусства так открыто выражали свои политические убеждения. И поскольку Чарли был выдающийся артист, его высказывания воспринимали и дискутировали соответственным образом.

«Я анархист. Я ненавижу правительства, предписания и оковы. Люди должны быть свободны».

Биограф Вольфганг Тихи считал Чаплина политически наивным: по его мнению, актер выражал свои общественные идеи с помощью незрелых личных мыслей, которые резко противоречили его стилю жизни и либеральным убеждениям.

В фильме «Modern Times» / «Новые времена» (1936 г.) Чаплин как художник перенес на целлулоид такие общественно-важные темы, как безработица, засилье конвейера и шаткость работы и личной жизни целого поколения. Лента вошла в историю кино как язвительная критика общества и сокрушительная оценка капитализма, как сатира на цивилизацию, безжалостно показывающая опасности обезличенного промышленного труда. Отныне многие стали считать Чаплина революционером. Он будоражил, заступался за маленьких людей и раздражал высшие круги политиков и бизнесменов. Актер, который вторгается в их сферу, — такого еще не видели. Это было в новинку. Время, когда актеры в Соединенных Штатах смогут стать даже президентами, было в далеком будущем.

В 30-е годы США были заняты прежде всего преодолением последствий мирового экономического кризиса. Они отставали по сравнению с политическим развитием в Европе, и в первую очередь здесь, в Германии. На переднем плане стояли внутриполитические проблемы. Киноотрасль оказалась более восприимчивой: в Голливуде 4 000 актеров основали антифашистскую лигу. А из студии последовал следующий политический удар в виде фильма, первый полнометражный звуковой фильм мастера — карикатурная сатира «The Great Dictator» / «Великий диктатор» (1940 г.). Фильм был грандиозным призывом к человечеству. Ужасная абсурдность Адольфа Гитлера и его жестокая политика насилия и уничтожения, его мания величия и мизантропия стали ясны людям, из которых многие, именно в Америке, даже не знали имени Гитлера. Несколько месяцев Чаплин заучивал жестикуляцию, мимику и интонацию Гитлера. Однако фильм остался на полке. На такую реакцию исполнитель главной роли не рассчитывал. Прогермански настроенная пресса медиамагната Херсга начала кампанию травли Чаплина. И он оказался между внутриполитических фронтов, потому что антикоммунисты в США ожидали от приближающейся войны немцев против Советского Союза, что нацисты и коммунисты растерзают друг друга. Лишь после Перл-Харбора и вступления США в войну в декабре 1941 г. запрет на фильм был снят. Теперь каждый смог увидеть: чап-линовский анализ фашизма оказался точным.

Еще до немецкого нападения на Советский Союз в июне 1941 г. Чаплин говорил о необходимости открытия союзниками второго фронта в Европе для облегчения положения Советского Союза. Он был убежден, что «на поле битвы в России демократия победит или погибнет». В 1942 г. по приглашению американского Комитета помощи России Чаплин произнес в Сан-Франциско речь, имевшую лично для него большие последствия. Вот фрагмент: «Товарищи, на сегодняшнем вечере присутствуют русские, и оттого, как в этот миг их соотечественники сражаются и умирают, можно считать только за честь — иметь право называть их товарищами… Я не коммунист, я человек, и, думаю, я знаю, как чувствуют и думают человеческие существа. Коммунисты так же умирают, как умираем все мы. Я слышал, два миллиона солдат союзников скучают в Северной Ирландии, тогда как русские в одиночку противостоят 200 нацистским дивизиям… Русские наши союзники, и они сражаются не только за свой собственный уклад жизни, они сражаются и за наш — и насколько я знаю американцев, мне известно, что они предпочитают сами вести свои бои». Зал неистовствовал. ФБР тоже. Федеральная полиция провела тщательное расследование. Дело на Чаплина увеличилось в объеме. Однако кинозвезда не поддавался запугиваниям и повторил свои военные требования в речи, которая транслировалась в Мэдисон-сквер-гарден. А еще добавил внутриполитическое требование: соблюдение равенства коммунистов в американском обществе. Для многих это было неслыханной дерзостью.

Уже в конце 1944 г. среди союзников наметились разногласия, к примеру о новом порядке в побежденной Германии.

Вторая мировая война перешла в холодную войну, в противостояние Востока и Запада — в гонку ядерных вооружений. Американская внешняя политика предписывала «containment», политику сдерживания советской экспансии. Параллельно с изменением международного положения в начале 50-х годов в США в раскаленном внутриполитическом климате возникла своего рода анти-коммунистически-моральная борьба за культуру. Обсуждения, подозрения и расследования на фоне международного положения, например, войны в Корее, привели к волне антикоммунистических гонений. Чарли Чаплин стал при этом выдающейся, притягательной целью американских антикоммунистов в политике и публицистике.

«Чарли никогда не был так популярен, как во время Второй мировой войны. Он стал символом всех надежд и всех сбивающих с толку страхов, с которыми люди смотрели в будущее».

Но и публика от фильма к фильму меняла свое отношение к Чарли. Пока он в лице маленького бродяги открыто и прежде всего зримо осуществлял общественно-политическую критику, ее в большинстве случаев терпели, поскольку она заключалась в комизме и трагичности маленького бродяги. Но вдруг бродяга исчез — а вместе с ним и достойный любви образ, который подчеркивал бы относительность неприятных обвинений против жизненных обстоятельств.