Гвидо Кнопп - История XX века в лицах

Однако своему дневнику он доверил хрупкую основу своего существования. Сразу после публичного выражения солидарности с Хольгером Майнсом его охватил страх: «В ближайшее время мне нужно удержаться, иначе они со мной моментально расправятся. Они знают, что я представляю опасность, мои возможности велики, мое реальное положение весьма скверное». Дучке чувствовал, что за ним наблюдают: «Мне ясно много лет, что меня преследуют». Он с подозрением фиксировал доставку почты с опозданием и вскрытые посылки: «Вопрос в том, кто этим забавляется». И в другом месте: «Вот дерьмо, мы писали уже четыре раза, ничего не доходит; не могу понять, у меня свое собственное объяснение». Дучке страдал от неопределенности. «Занимается ли ЦРУ слежкой за Дучке, я не знаю. Они нанесут удар, если увидят опасность. Пока я для них, вероятно, писака, если только они не захотят остановить [меня] в самом начале». Травма после покушения давно вызвала синдром преследования: «Что меня не любят ни агенты ГДР, ни западные агенты, это ясно».

В конце того десятилетия, когда молодая немецкая демократия проходила многочисленные внутренние стадии развития, Дучке работал над своим возвращением в политику. Он увлекся авантюрой под названием «зеленые», бременская земельная группа избрала его делегатом в Карлсруэ. Уже была определена дата переезда в Бремен. Со смертью Дучке в рождественский сочельник 1979 г. все мечты лопнули, как мыльный пузырь. «Чертовски грустные шутки проделывает жизнь над покойниками в отпуске!» — написал в стихах его друг Вольф Бирман. Странная кончина Дучке дала пищу для рассуждений о постороннем воздействии. Своей странной записью он, вероятно, хотел обратить внимание на роль спецслужб.

Однако в результатах вскрытия в Институте судебной медицины города Орхус ясно сказано: «Следов преступления нет». Говорилось, что у Дучке в ванне случился эпилептический припадок и он при этом соскользнул под воду. Мало кто знал: в результате покушения, совершенного одиннадцать лет тому назад, у него в мозге остался осколок кости, который врачи не решались удалить оперативным путем.

С тех пор Дучке страдал расстройством речи. Его повседневную жизнь отравляли проблемы со слухом и зрением. Имея тяжелое повреждение черепа, он к тому же страдал от периодических приступов. Беспомощный, он записывал в дневнике, как снова и снова теряет контроль над своим телом. Запись от 31 мая 1970 года, спустя два года после покушения в Берлине, гласила: «Это случилось опять; разыгрался небольшой «приступ», начался в 10. 00 часов, я только встал с постели… Как я был несчастен!!… Кто знает, может, это дерьмо не кончится никогда, и все-таки ничто не может остановить распространение моих идей!» Двумя днями позже он дополнил: «Хотел сказать «Троцкий» и «Ленин», что-то застопорилось, смог еще что-то сказать, но регуляция была блокирована».

В первые годы после покушения Дучке не решался оставаться в квартире один. Всякий намек на стресс, любое изменение суточного ритма вызывали тяжелые расстройства здоровья. Его дневник полон напоминаний самому себе: вовремя принимать жизненно важные медикаменты, много спать и отдыхать. Дучке тщательно анализировал припадки, повторявшиеся вновь и вновь, несмотря на соответствующие меры предосторожности. «8 марта 1971 г., — в это время семья жила в Дании, — первый и, надеюсь, последний припадок в «новой стране». В постель лег поздно, 7 марта мне исполнился 31 год… Приступ начался, в правом глазу появились «обычные цветные пятна», я по ошибке стал цепляться за слова (машина — саг), которые, конечно, не мог правильно произнести, и от этого судорожное состояние усиливалось. Наконец судорогой на 20–30 секунд свело язык, все при полностью сохраненном сознании».

«Поражение его мозга было намного сильнее, чем считалось сначала. Две пули прошли через мозг и оставили рубцы мертвой ткани».

Каждое публичное выступление превращалось для Дучке в борьбу с собственным телом, от которого можно было ожидать всяких неожиданностей, борьбу, в которой, как ему казалось, он в конце концов победил. Всего за несколько дней до смерти он с оптимизмом объяснял своим друзьям из Дюссельдорфа, что опять «в отличной форме». Активно участвуя в деятельности зеленых, он собирался вскоре сам принять участие в «марше по учреждениям», который он пропагандировал. В конце его железная воля была вынуждена капитулировать перед тяжелыми ранениями, полученными в 1968 г.

Никакой тайны нет.

Мир затаил дыхание: в 1986 г. американский космический корабль многоразового использования «Челленджер» упал с неба огненным шаром. Теперь становится известно: НАСА на протяжении многих лет пыталось замять причины катастрофы.

Этим ясным утром во вторник 28 января 1986 г. звездно-полосатые национальные флаги США гордо реяли на ветру. Над Флоридой поднималось куполом ясное, безоблачное небо. Ледяной бриз, дующий с Атлантического океана, особенно подчеркивал голубизну неба. Оно было такого же цвета, как фон пятидесяти звезд, символизирующих федеративные штаты, на звездно-полосатом флаге США.

Небо над Техасом на 2 000 километров западнее в тот день вызывало гораздо меньший интерес. В большой зал центра наземного управления в Хьюстоне не проникал ни один луч дневного света. Глаза перед экранами и мониторами, уши в наушниках были сконцентрированы на изображениях и докладах из Флориды. И вот наступил долгожданный момент. После интенсивных приготовлений, бесконечных расчетов и строительства, после недель утомительных тренировок и тщательнейших тестов техникам, инженерам и ученым Центра НАСА им. Линдона Б. Джонсона предстояло непосредственно начать «миссию 51 — Л». Семеро астронавтов на борту «Челленджера» («Бросающего вызов»), все сотрудники НАСА, а также миллионы людей в США и во всем мире внимательно слушали голос из Хьюстона: «Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один… старт».

В этот момент на мысе Канаверал включились двигательные установки. Огромный главный бак с двумя миллионами литров жидкого кислорода и водорода и обе прикрепленные к нему твердотопливные ракеты-носителя, стартовые ускорители, оторвались от земли, неся на спине космический челнок. Даже если это приходилось несколько раз видеть раньше — то и сейчас всех опять охватило безмолвное изумление от столь живописного зрелища торжества инженерного искусства человека: обывателей у телевизоров, зрителей на месте запуска и технический персонал НАСА. Через пару мгновений по центру наземного управления в Хьюстоне прокатился всеобщий вздох облегчения, раздались аплодисменты, люди поздравляли друг друга. После старта прошло 73 секунды.