Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Иными словами, Зенон сумел определить какую-то границу. Он мог за деньги помочь знакомому пристроить сына на государственную службу, но с ребенком друга знакомого ситуация обстояла совершенно иначе. «Друг, знающий твой добрый нрав, – пишет ему страж порядка Платон, – просит меня рассказать тебе о своем сыне. Мальчику нужны работа и жалованье». Но Зенон не собирался просить об одолжении, которое могло поставить под удар его отношения с государством, лишь для того, чтобы помочь простому «полицейскому».

Зенон не вел дневник, а если он все-таки делал это, то его дневник не пережил испытания столетиями. Но о складе ума этого человека свидетельствуют документальные папирусы. Каждое утро он фиксировал в журнале сведения об исходящей и входящей корреспонденции, проверял сводки своей конторы, составлял планы на следующий день, варьировавшие от покупки козьих шкур и найма животных до продажи тощих свиней и скисшего вина, от встречи со стратегом нома, топархом или комархом до раздачи семенной пшеницы арендаторам. С особенным вниманием Зенон относился к своему гардеробу. Периодически он инвентаризировал его содержимое, внимательно осматривая каждое одеяние, помечая в зависимости от состояния вещи, нужно ли ее постирать, а также то, какая она – новая или немного ношеная. Занятие это было довольно утомительным, ибо число накидок, плащей, туник, мантий, носков, поясов (светло-бурых на зиму и белых для лета), наволочек, покрывал и других вещей, необходимых Зенону, было слишком большим для простого управляющего.

Он был очень занятым человеком и постоянно перемещался между своим и соседними номами. В один день он торопился в Мемфис, чтобы проследить за перекраской царского постоялого двора, а на следующий – несся в Филадельфию, где жил, опасаясь, что его могут обмануть. Там Зенона ждал Паис, заверявший, что не может видеть, как его грабит подлый соперник. Он клялся, что Зенона обманывают с коврами, которые намочили, чтобы подогнать их к стандартам, и шокированный Паис выразил готовность только ради дружбы соткать 14 ковров вместо 10 из того же исходного материала. Горшечник Поэсис также не мог смотреть на то, как обманывают Зенона. На этот раз речь шла об обмазывании сосудов для вина смолой, и, опасаясь того, что Зенона обманет конкурент, Поэсис пообещал, что справится с этим заданием более качественно и за меньшие деньги.

Быть занятым человеком в то время было неплохо, так как в египетской хоре царила страшная скука. В деревне было мало развлечений – о том, что время не стоит на месте, свидетельствовало только то, что разлив сменялся сбором урожая и отдыхом пашни. Даже свадьба была событием довольно прозаическим – простым подписанием договора с участием шести свидетелей. Согласно договору, жених не должен был допускать двоеженства и неверности и обязывался обеспечивать будущую жену всем необходимым, а жена брала на себя обязательства во всем подчиняться мужу и выходить из дома, только получив его разрешение. Развод был не менее утилитарным – жена получала назад свое приданое и могла снова выйти замуж. Довольно широко распространенным явлением были браки между родственниками. Греки, критяне и персы, жившие в хоре, женились на египетских девушках, и их дети получали как египетские, так и греческие имена, причем их выбор был совершенно случайным.

Драки разгорались постоянно, и излюбленным местом битвы становились общественные бани, о чем свидетельствует опыт некоего чиновника, отвечавшего за государственные склады. Этот уважаемый чиновник, «будучи серьезно болен», решил, что ему не помешает побаловать себя походом в баню. Лучше бы он остался дома, ибо едва он вышел на улицу из здания бань, как его враг, «без оглядок на благопристойность», как он впоследствии жаловался, ударил его и пнул в живот, а «его спутники присоединились к нападению». Эти агрессивные люди нападали даже на женщин. Греческая дама по имени Филиста обрела такой же печальный опыт, о чем свидетельствует папирус, хранящийся в Каирском музее. Она собиралась покинуть бани, когда служитель решил, что «было бы забавно (по ее собственным словам. – П. Э. ) вылить на меня кипящую воду, обжигая мою кожу и ставя под угрозу саму мою жизнь».

Поливание врага водой всегда было довольно популярным способом мести. Обольщенная Гераклидом юная египтянка Пенобастис отомстила за оскорбление, выплеснув из окна верхнего этажа на бывшего возлюбленного ведро помоев. Но этого было недостаточно. Пока мужчина пытался вытереть глаза, девушка выбежала из дома, схватила его за шею, плюнула ему в лицо, порвала его накидку и прокляла его отца и мать. Конечно, Гераклид заслужил все это, но, когда Пенобастис оказалась в тюрьме, у нее появилось достаточно свободного времени для того, чтобы понять: столь возвышенное отмщение – прерогатива богинь, а не смертных женщин.

Чинимое государством беззаконие было неисчерпаемой темой для разговоров деревенских жителей. У крестьян, несомненно, были основания для жалоб – из-за откупов, монополий и необходимости выходить на общественные работы, за которые им не платили, государство обирало селян до нитки. Особое недовольство у них вызывало изъятие имущества для нужд армии, и они по возможности старались избегать этого. «Если власти думают, что мы с братом предоставим солдат с транспортом, то они ошибаются», – писал один разозленный земледелец, тотчас же переехавший со своими урожаем и скотом в соседнюю деревню.

Виноватым обычно считали комарха. Очевидно, эти люди не всегда были неподкупны, и у властей, несомненно, были причины полагать, будто он вступил в сговор с крестьянами. «Ты определенно единственный человек, постоянно игнорирующий наши срочные распоряжения, – писал разозленный инспектор одному из подчиненных ему комархов. – Несмотря на то что мы постоянно писали тебе, ты не обращаешь внимания на наши приказы». С другой стороны, часть ругани, адресованной комарху, возможно, была необоснованной. «Значит, ты не можешь выращивать в своей деревне телят? – насмешливо заявлял другой раздраженный чиновник. – Ты что, для того, чтобы кормить животных, заставляешь их сидеть на бобах? – Затем он предостерегающе добавил: – Ты строишь из себя дурачка, хотя рискуешь собственной шеей, а не моей».

Но Эвергету не было дела до мелких грешков Зенона и ему подобных – он сосредоточил свое внимание на государственных чиновниках. Хорошей работы от ленивых и некомпетентных людей ожидать не приходилось. Наиболее высокое положение из них занимал эконом, бывший отчасти управленцем, а отчасти – инспектором. От него зависели благосостояние каждой деревни, счастье каждого крестьянина, и первым шагом Эвергета стало издание инструкции, которой эконом «должен был руководствоваться во всем». Это был кодекс поведения, а не перечисление обязанностей, в чем отразилась сама философия греческой бюрократии. «Во время обследовательского объезда, – говорилось в нем, – стремись обходить всех по отдельности, подбадривать их и поднимать их настроение. Если кто-нибудь из них жалуется на писца или начальника деревни относительно вопросов, связанных с земледелием, разбирай это и по мере возможности приостанови» [37]. Эконом всегда должен был помнить о той важной роли, которую земледелие играло для государства. В документе содержалось предписание тщательно «обследовать зерно», «когда посев закончен».