Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Пока Аристомен размышлял над тем, как удовлетворить требования соправителя, стало известно, что Антиох покинул Малую Азию, прошел через территорию Сирии и движется в сторону Палестины, и в 198 г. до н. э. Скопас поспешно вернулся туда. Две армии встретились возле Паниона (в Новом Завете этот город назван Кесарией Филипповой). Антиох, войско которого по численности значительно превосходило египетское, приказал своим солдатам обойти армию Скопаса с флангов и вытеснить их в центр. Осознав, что битва проиграна, последний увел своих людей с поля боя. Они, преследуемые Антиохом, бежали в сторону Сидона. После продолжительной осады Скопас был вынужден сдаться и, получив прощение, вернулся домой. Египет лишился своих владений в Азии, которые захватывали, теряли на непродолжительное время и снова возвращали себе предыдущие представители династии Птолемеев. В принципе данное явление было вполне закономерным – с географической точки зрения Келесирия примыкает к Сирии, а не к Египту.

Привыкшие объяснять поражения в битвах неблаговидными побуждениями военачальников, александрийцы обвинили Скопаса в том, что он получил от своего соперника взятку. О его выдающемся корыстолюбии знали многие, и это делало обвинение еще более правдоподобным, хотя Скопас, несмотря на всю свою жажду денег, не был способен на то, чтобы запятнать честь солдата. Аристомен заявил, что к поражению привело неумелое командование Скопаса. Если бы он не вступал в битву до прибытия подкрепления, то Египет не потерпел бы это позорное фиаско. Аристомен всегда относился к своему соправителю с неприязнью, постоянно умалял его заслуги, а теперь настал удобный момент для того, чтобы лишить Скопаса регентства.

Скопас тщетно спорил с ним и просил вернуть ему статус регента. Аристомен был непреклонен и требовал, чтобы бывший соправитель вернулся в Этолию или жил в Египте на правах обычного грека. Смирив свой гнев, Скопас вышел из дворца и разыскал своих старых знакомых, которым рассказал, что Аристомен собирается захватить власть, и намекнул, что сам он станет более достойным защитником для юного царя. Его неосторожные слова передали регенту, и однажды утром дом Скопаса окружил отряд пехотинцев, усиленный несколькими слонами. Командир солдат вошел в дом и сообщил бывшему регенту, что его вызвали во дворец. Его привели в зал для аудиенций, и Аристомен в присутствии совета, состоявшего из «родственников», и этолийского посольства, случайно оказавшегося в это время в Александрии, обвинил Скопаса в подстрекательстве к мятежу. Затем его объявили виновным и отвели в тюрьму, что было равнозначно смертному приговору, ибо той же ночью он был отравлен.

Из всей этой истории Аристомен сумел извлечь урок. Пока регентство находится в одних руках, заговоры будут плестись с завидной регулярностью. На то, что он пришел к данному выводу, повлияли и другие причины. Заботы о государстве оказались слишком тяжелыми для того, чтобы один человек мог нести их на своих плечах. Ожесточилось соперничество в религиозной сфере: жрецы мемфисского бога Птаха боролись за превосходство против своих «коллег» – служителей фиванского бога Амона-Ра, подбрасывая тем самым дров в костры, разгоравшиеся то тут, то там в долине Нила, и еще больше усиливая недовольство в обществе. Беспорядки негативно сказывались на доходах государства. Чиновники, отвечавшие за казну, которая и без того заметно опустела, лишившись дани с Финикии и Палестины, больше не могли свести баланс доходов и расходов, и Аристомен, плохо разбиравшийся в цифрах, стал искать нового соправителя, знающего толк в финансах.

Регент вспомнил о наместнике Кипра Поликрате из Аргоса, благодаря умелому руководству которого остров достиг значительного процветания. Поликрат не только вывел Кипр на самоокупаемость, но и время от времени заметно пополнял египетскую казну. К тому же этот человек сумел проявить себя не только в управлении государством – он сражался в битве при Рафии, а Аристомен питал слабость к людям, участвовавшим в ней вместе с ним. К тому времени жизнь удалось сохранить лишь немногим воинам, сражавшимся при Рафии. Рядовые участники этой битвы пропали из виду уже давно, а из числа военачальников в живых уже не было ни Сосибия, ни Тлепола, ни Эхекрата, ни Скопаса.

В итоге Поликрат прибыл в Александрию и выслушал рассказ Аристомена. Он считал, что знает, как решить эту проблему. По его мнению, заговоры и недовольство не утихнут до тех пор, пока царь не взойдет на трон. Тогда, в 197 г. до н. э., Эпифану было всего тринадцать лет. Но Поликрат уверял, что мальчик достаточно вырос для того, чтобы водрузить на голову царскую диадему, и Аристомен прислушался к этому совету.

Обряд коронации провели по македонскому образцу. Войско выстроилось на парад, юноша проехал вдоль рядов солдат, которые затем назвали его царем. Зрители зааплодировали и приветствовали своего нового правителя, назвав его Эпифаном, «Явленным богом». Но Птолемеям уже не было достаточно ритуала, которым довольствовались македонские цари. За сто лет до этого Птолемей Филадельф, прадед юного царя, устроил в Александрии пышное шествие, а Аристомен решил провести обряд коронации в Мемфисе, обеспечив таким образом юному правителю расположение могущественного египетского жречества.

Осенью того же года двор перебрался в Мемфис, и Аристомен призвал своего подопечного терпеливо переносить утомительные церемонии, связанные с обрядом коронации, проводимым по египетскому образцу. Юноша должен был взять себя в руки и безропотно пройти обряд, начинавшийся на рассвете с объятий жреца Птаха и заканчивавшийся на закате посещением храма Исиды. Между этими двумя событиями Эпифан должен был проехать вдоль городских стен, сидя на носилках, завешанных прекрасным балдахином, перед которыми шли жрецы, несшие изображения священных животных и птиц, в частности льва, сфинкса и сокола, и за которыми следовали люди, несшие царские одеяния, опахала и перья. На эту поездку требовался целый день, так как Мемфис мог похвастаться периметром от 24 до 26 километров. Процессия периодически останавливалась, и царь выходил из носилок и совершал жертвоприношения. В храме Птаха царю пришлось задержаться на более долгое время. Там верховный жрец водрузил на его голову короны Верхнего и Нижнего Египта, лоб украсил уреем, или изображением кобры, а в руки вложил плеть и изогнутый посох Осириса.

Впоследствии, во время праздника сед, древнего обряда, направленного на обновление жизненной силы фараона, жрецы получили возможность увековечить коронацию юного правителя, «царя, подобного солнцу, возлюбленного Птахом бога Эпифана», описав ее в надписи, вырезанной на камне. Записанный на трех языках, этот текст, известный потомкам как Розеттский декрет [47], получился еще более напыщенным и многословным, чем Канопский. В нем перечислены еще более пышные почести в адрес царя и его недавние победы. Во всем остальном он неотличим от Канопского декрета Эвергета, а его бо́льшая известность связана с тем, что именно в результате изучения данного текста Шампольон сумел расшифровать египетские иероглифы.