Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Не унаследовав вечную подавленность матери и стремление отца к удовольствиям, Эпифан стал жизнерадостным и довольно-таки лихим юношей, преклонявшимся перед физической силой. Заметив это, хитроумный Аристомен пытался подвести своего воспитанника к мысли о том, что быки являются олицетворением силы. Таким образом он хотел убедить Эпифана отождествить себя с каким-нибудь египетским божеством и считал, что единственным богом, способным привлечь внимание юноши, является священный бык. Сложность заключалась в необходимости выбора между тремя священными для египтян быками. С кем из них следует отождествить себя Эпифану – с гелиопольским Мневисом, мемфисским Аписом или с быком – покровителем Гермонта (современный Армант)?

В конце концов Эпифан отправился в Гермонт, где отдал дань уважения местному священному быку. Сделав этот выбор, Аристомен поступил мудро. С одной стороны, царь доставил удовольствие жителям Фиваиды, а с другой – у самого Аристомена появилось время на то, чтобы подобрать своему воспитаннику невесту. Выбор, правда, был невелик. В Египте не было женщины, которая могла считаться сестрой или даже кузиной царя и которую можно было сделать его супругой. В результате Аристомену пришлось обратить внимание на царевен, живших в других странах, и он вспомнил про Сирию. Ее беспокойный правитель Антиох III очень хотел помочь египетскому царю в решении этой проблемы, ибо считал, что свадьба правителя Египта на его дочери более чем соответствует его интересам.

Антиох III в тот момент оказался не в самой удачной для себя ситуации. Очистив Финикию от египетских гарнизонов, он уже собирался захватить побережье Киликии, но в его планы вмешался Рим, и сенаторы, воодушевленные победой над Филиппом V в битве при Киноскефалах, приказали Антиоху вернуть все военные трофеи Египту и покинуть территорию Македонии к югу от Геллеспонта. Антиох возразил, заявив, что ситуация в Азии не касается римлян, а у сената не больше прав выяснять, чем там занимается Антиох, чем у Антиоха – разбираться, что в Италии делают римляне. К тому же он дал римлянам понять, что по собственной воле установил дружественные отношения с Египтом и даже договаривается с правителем этой страны «вскорости породниться».

С помощью этой уловки Антиох III хотел выиграть время. Услышав слух о том, что юный Птолемей скончался и в Александрии вот-вот случится государственный переворот, он, не проверив эти сведения, отправился в Египет. Это путешествие было обречено на неудачу. Слухи оказались ложными. Из-за бунта Антиоху пришлось отложить отплытие, а шторм заставил его прервать путешествие, и разочарованный царь оставил надежду на захват Египта. В итоге Антиох III, считавший каждую свою дочь ценной шахматной фигурой, благосклонно отнесся к предложению Аристомена.

Старшая из его четырех дочерей была выдана замуж за собственного брата, наследника трона, вторая и третья стали женами царей Каппадокии и Пергама, а теперь пришла очередь самой младшей из них. Антиох нуждался в зятьях и стал спешно готовиться к помолвке своей дочери Клеопатры [48]с царем Египта Эпифаном. В качестве приданого невесты он предложил доходы от Келесирии, Финикии, Самарии и Иудеи. Это была прекрасная наживка, и в 192 г. до н. э. в Рафии был заключен брак. Союз египетского царя и сирийской царевны оказался счастливым: жених и невеста прекрасно подходили друг другу, они были молоды, здоровы и отважны. Но никакой династический брак не мог помешать потомкам диадохов Александра Македонского схватить друг друга за горло, и при жизни следующего поколения над Египтом нависла угроза превращения в придаток Сирии.

Под влиянием пугающих новостей придворные вернулись в Александрию. Беспорядки снова переросли в восстание, центром которого на этот раз стала Дельта, а именно Ликополь, и Поликрат, собрав столько солдат, сколько смог, поспешил к этому городу, чтобы начать его осаду. Взять его приступом было крайне трудно из-за слишком сильного разлива Нила, а уменьшался уровень воды очень медленно. В начале осады Поликрат перерезал сообщение Ликополя с внешним миром как со стороны суши, так и по воде, надеясь, что, когда начнется голод, его жители сдадутся. Но горожане были готовы к осаде, и Поликрату пришлось сменить тактику. Он приказал запрудить устья каналов, по которым вода попадала на покрытые разливом земли, в том месте, где они отходят от Нила, а затем, когда они высохли, прошел по ним вместе со своими солдатами, подвел их к городским стенам и дал команду к началу приступа. Но этим кровопролитием дело не ограничилось.

В Верхний Египет вторглись малозначительные нубийские князьки, и в Нижний Египет опять двинулись повстанцы, возглавляемые новыми предводителями. Поликрат был вынужден предпринять еще один поход. Захватчиков вытеснили назад, а восставших заставили подчиниться в обмен на прощение. Обещание дал им сам царь, и египтяне не усомнились в правдивости его слов. Но Поликрат не собирался рисковать. Он понимал, что бунтарь представляет гораздо меньшую угрозу, когда он мертв, и, заманив вожаков мятежников в Саис, привязал их обнаженные тела к колесам своей колесницы, на которой затем пронесся вдоль городских стен.

Эпифан при этом не присутствовал. Возможно, подобно Филадельфу, он предпочитал подавлять восстания руками доверенных лиц, а может, как и Филопатор, не хотел, чтобы что-либо мешало ему получать удовольствие. Царь страстно любил охоту, и его смелость не раз становилась предметом для разговоров александрийцев. Еще с незапамятных времен охота (обычно на кабанов, леопардов, диких кошек и волков) пользовалась большой популярностью у египтян. В Абидосе, в часовне Хора, входящей в храмовый комплекс царя Сети, сохранилась надпись, оставленная примерно в тот же период несколькими галлами и посвященная охоте на лису. «Мы, Фоант, Каллистрат, Аканнон и Аполлоний, – говорится в ней, – пришли и добыли лису». Однако, к несчастью, Эпифан не понимал, что у правителя, помимо развлечений, есть еще и обязанности, выполнению которых очень мешало его пристрастие к охоте. Он мог пропадать где-нибудь на протяжении нескольких недель, и срочные государственные дела приходилось откладывать до тех пор, пока Эпифан не возвращался, устав преследовать добычу.

Царь не слушал увещеваний Аристомена. Если что-то шло вразрез с его желаниями, этот представитель династии Птолемеев мог быть таким же неумолимым и злопамятным, как и любой из его предшественников. И однажды наконец наступил день, когда Аристомен переполнил чашу царского терпения. В тот день Эпифан принимал греческое посольство. Был жаркий полдень, звучали длинные речи, и в самый разгар встречи царь уснул. Будучи человеком довольно импульсивным, Аристомен вышел вперед и потряс Эпифана за плечо, разбудив его. «Измена, измена», – стали бормотать обеспокоенные придворные, так как прикосновение к телу царя при дворе Птолемеев действительно приравнивалось к измене.