Игнат Горелов - Николай Бухарин

В период гражданской войны речь шла о ясных категориях политики: бей буржуазию, ищи союзников в крестьянстве, давай отпор вандейцу-кулаку. Эти основные проблемы классовой борьбы надевают теперь на себя хозяйственный костюм, но от этого ни на дюйм не перестают быть проблемами классовой борьбы: госпромышленность против капиталиста, смычка с крестьянством против торговца; кооперация и электрификация — орудие в борьбе за постепенное преодоление мелкой собственности. Другими словами: раньше классовая борьба носила для нас, в первую очередь, военно-политически ударный характер; теперь же она стала носить мирно-хозяйственно-органическую физиономию. Победа в этом типе классовой борьбы (мы отвлекаемся здесь от проблем внешнего порядка) и есть окончательная победа социализма.

Можно подойти к вопросу и иначе, примерно так. При капиталистическом режиме налицо борьба самых различных форм. Но общая тенденция развития заключается в том, что крупное производство побеждает своего более мелкого противника, вытесняет его, преодолевает его и в конце концов становится экономическим диктатором страны. В пределе мы имели бы здесь государственный капитализм (не в нашем русском, а в западноевропейском смысле слова). Формально мы имеем то же и у нас. Но с той принципиальной, существеннейшей разницей, что крупное производство у нас находится в руках пролетарского государства. Это крупное производство ведет борьбу с частным, более мелким, капиталом. Оно конкурирует со своим врагом. Оно пользуется при этом капиталистическими методами, и даже все счетоводство («калькуляция») ведется в капиталистических формах. Но объективно эти формы и методы обслуживают другой класс, т. е. пролетариат. Процесс этой конкурентной борьбы должен обеспечить победу крупному производству, т. е. нашему, пролетарскому. А по мере этих побед, по мере централизации хозяйства, по мере кооперирования крестьянства (все эти процессы регулируются и направляются диктаторской властью рабочего класса) будет все более реальным и хозяйственный план, который все скорее будет превращаться в действительный план всего общественного производства. В пределе мы будем иметь здесь не государственный капитализм, а социализм, так как чистые формы пролетарской общественной собственности вытеснят и государственно-капиталистическое (концессии, аренду, частный капитал, регулируемый нами, и проч.). Таким образом, наша конкурентная борьба теперь, внешне чрезвычайно похожая на ту борьбу, которую ведет крупный капитал с капиталом мелким, по сути дела, т. е. с точки зрения классов, имеет резко выраженный пролетарский, антикапиталистический, социалистический характер.

«Декретами не построишь социализма», — любили говорить наши противники, когда диктатура рабочих экспроприировала экспроприаторов, цвет российских промышленных и торговых тузов. Конечно, одними декретами социализма не построишь. Нельзя его построить и одной голой экспроприацией. Но эта экспроприация, овладение командными высотами хозяйственной жизни, открыла этап такой форме классовой борьбы, открыла путь такой конкуренции хозяйственных типов, из которых неизбежно вырастает социалистический строй.

Преимущества крупного производства, которые в наших условиях суть преимущества пролетариата, не могли существовать в условиях падения производительных сил, хозяйственного распада, отсутствия источников сырья и топлива, полного отсутствия управляющих и знающих кадров. Но они неизбежно будут выявляться все резче и резче по мере роста производительных сил, роста крестьянского рынка теперь, когда у нас есть уже топливо, сырье и, что является колоссально важным фактором, — знающие и умелые товарищи, прошедшие уже достаточную школу суровой хозяйственной борьбы.

Путь к коммунизму, таким образом, оказался вовсе не таким простым, каким мы предполагали раньше. Мы избавились от иллюзий, что само по себе означает нашу крупную победу: ведь в переходный период пролетариат, по выражению Маркса, должен переделывать и свою собственную природу. Но этот гораздо более трудный и извилистый путь, несмотря на то, что он обещает нам победу, требует от нас и величайшей энергии в классовой борьбе. Более того: он сопровождается не только трудностями, непосредственно вытекающими из логики этой своеобразной борьбы (например, трудностями в деле осуществления лозунга «учитесь торговать»), но и совершенно новыми трудностями социального порядка внутри самого борющегося пролетариата. Сюда относятся все проблемы так называемого перерождения, когда перед рабочим классом и его партией возникает задача дополнительной борьбы уже в пределах самого рабочего фронта.

Таким образом, задача усложняется по новой линии. И опять-таки: теперь совершенно ясно, что это — не случайность, что эта проблема, наоборот, будет играть довольно крупную роль в любой рабочей революции. И здесь, следовательно, иллюзия более прямого и гладкого пути лопнула.

Крах иллюзий до известной степени аналогичен поражению. С известной точки зрения (очень условной и относительной) он сам может быть рассматриваем как поражение, хотя реально он является победой: он является поражением с точки зрения тех самых иллюзий, которые потерпели крах и, следовательно, с точки зрения реальных носителей этих иллюзий.

После всякого поражения появляются дезертиры. Но если проанализировать ряды этих дезертиров, то всегда оказывается, что они вербуются из среды наименее устойчивых, наименее выдержанных бойцов.

В пролетарской армии таковыми являются мелкобуржуазные и интеллигентские элементы. Они могут легко увлекаться и идти на горячий штурм, но они так же легко выдыхаются, впадают в отчаяние, истерически «сомневаются», «теряют веру», впадают в скептицизм, «хнычут», «пересматривают» или же ударяются в какую-либо «высокую» область, предоставляя тащить лямку «верующим».

Тогда они, на самом дне отщепенства, разыгрывают из себя аристократов духа, которые высоко посматривают на то, из чего «все равно ничего не выйдет».

Картину такого бегства, бегства в настоящем смысле этого слова, мы видели после поражения революции в 1905 году, когда тысячи ушли от рабочего класса и ушли навсегда.

Некоторую аналогию мы имеем и теперь, после краха иллюзий. И здесь точно так же интересно проследить, как строится идеологическая цепочка отщепенства.

В демократической революции 1905 года либеральная буржуазия еще до декабрьского восстания перешла открыто в контрреволюционный лагерь. Она стала центром идейного притяжения для тех попутчиков рабочего класса, которые после декабря массами стали покидать его ряды. Меньшевики стали плевать на восстание московских рабочих и пошли на сделку с кадетами; открытые дезертиры прониклись настроениями «Вех»; кое-кто из бывших «максималистов» начал обзывать русский народ несмысленной Фефелой, ради которой господам героям и стараться-то, в сущности, нечего. И так далее, и тому подобное.