Николай Троицкий - Гражданин Бонапарт

К 16 часам Наполеон вошел в зал заседаний Совета старейшин. Его сопровождали брат Жозеф, генерал Л. А. Бертье, секретарь Л. А. Бурьен и несколько адъютантов. Старейшины встретили генерала столь же напыщенно, как и днем ранее, но еще более настороженно. Он же при виде 250 одетых в красные тоги идолообразных фигур с каменными лицами вновь испытал чувство неловкости и неуверенности в себе, которое вообще не было ему свойственно, но в те дни и только в обращении к парламентариям проявлялось так, что даже шокировало очевидцев [1137] Подробно об этом см.: Там же. С. 354–358; Мережковский Д. С. Цит. соч. С. 164–165; Манфред А. 3. Цит. соч. С. 251–252; Кронин В. Цит. соч. С. 208–209; Скотт В. Цит. соч. Т. 1. С. 234–235. . И в этот раз, как и накануне, речь его была сбивчивой, нервной — без присущей ему точности, ясности, убедительности, хотя, по совокупности свидетельств, и не настолько, чтобы он, как уверяет нас А. Кастело, «бредил», «лопотал» и «нес ахинею» [1138] Кастело А. Цит. соч. С. 311–312. .

«Граждане! — обратился он к старейшинам. — Вы стоите на краю вулкана. Позвольте мне говорить с откровенностью воина… На меня клевещут, говорят о Цезаре и Кромвеле, о каком-то военном правительстве… Если бы я его хотел, разве поспешил бы я сюда, чтобы поддержать народных представителей? Время не терпит. У Республики нет больше правительства. Остается только Совет старейшин. Вы должны безотлагательно принять меры. Я здесь, чтобы выполнить ваш приказ. Спасем Республику! Спасем свободу!»

«А конституция?» — выкрикнул кто-то из депутатов. «Конституция? — подхватил Наполеон и после паузы заговорил жестко. — Вы сами уничтожили ее акциями 18 фрюктидора, 22 флореаля, 30 прериаля [1139] Здесь имеются в виду три конфликта между Директорией и Законодательным собранием 1797, 1798 и 1799 г. . Ее уже никто не уважает».

Услышав громкий ропот недовольства, Наполеон попытался смягчить сказанное и польстить старейшинам, чтобы добиться взаимопонимания: «Я рассчитываю только на Совет старейшин и не надеюсь на Совет пятисот, где есть люди, которые желали бы вернуть нам Конвент, революционные комитеты и эшафоты, где заседают теперь вожди этой партии».

Однако ропот в зале не утихал, и тогда Наполеон по-военному сорвался на угрожающий тон: «Если погибнет свобода, на вас падет ответственность за это перед вселенной, потомством, Францией и вашими семьями!» С этими словами он вышел из зала заседаний, и вся его свита, естественно, последовала за ним.

Выйдя в лабиринт коридоров, разделявших залы заседаний двух Советов, Наполеон вдруг поручил Бурьенну отправить нарочного к Жозефине, чтобы успокоить ее (мол, все идет хорошо — «Ça ira!»), а потом, к удивлению его соратников и последующих историков, направился… в зал Совета пятисот. Для чего? С какой целью? Что ему понадобилось в палате, которую он только что обвинил и оскорбил? А. 3. Манфреда такие вопросы поставили в тупик [1140] Манфред А. 3. Цит. соч. С. 252. , но А. Вандаль и Д. С. Мережковский нашли резонный, как мне кажется, ответ: Наполеон, «повинуясь своему боевому темпераменту, своему инстинкту нападения, кинулся на препятствие не столько в надежде сразу сбросить его с дороги, сколько встряхнуть его и расколоть на части», после чего навязать противнику свою волю; это было похоже на его риск при Арколе: «как тогда он кинулся на мост, под картечный огонь, так теперь кидается в якобинское пекло, в Совет пятисот» [1141] Вандаль А. Цит. соч. С. 359. .

К тому моменту, когда Наполеон появился перед Советом пятисот, обстановка в Совете была накалена до предела и действительно напоминала «якобинское пекло». Малые числом и оттого слабые духом брюмерианцы сникли, два генерала (будущие маршалы империи) — герой исторической битвы при Флёрюсе Ж. Б. Журдан и боевой соратник Наполеона по Итальянской кампании П. Ф. Ш. Ожеро — держали нейтралитет, а якобинское большинство просто буйствовало. Его вожаки требовали от президента Совета Люсьена Бонапарта ответа на три вопроса: где доказательства, что раскрыт некий заговор против Республики? Для чего оба Совета «сосланы в деревню»? С какой целью Бонапарт получает чрезвычайные полномочия?

Наполеон вошел в зал заседаний Совета пятисот один, сунув под мышку свой любимый, украшенный серебром хлыст. Свита в составе генералов Лефевра и Мюрата, нескольких адъютантов и гренадеров, которая сопровождала его, когда он шел по коридорам из одного Совета в другой, осталась по его приказу за дверью. Депутаты-якобинцы, как только увидели генерала, пришли в ярость [1142] Подробно об этом см.: Вандаль А. Цит. соч. С. 360–361; Тарле Е. В. Наполеон. С. 93–94; Мережковский Д. С. Цит. соч. С. 165–166; Кастело А. Цит. соч. С. 311–313; Скотт В. Цит. соч. Т. 1. С. 236–237; Беллок X. Указ. соч. С. 152–153; Кронин В. Цит. соч. С. 209–210. . Они повскакивали с мест и, перепрыгивая через скамьи, рванулись к трибуне, куда направлялся Наполеон. Здесь депутаты подступили к нему с оглушительным ревом:

― Долой диктатора! Долой тирана!

Самые агрессивные толкали его, пытались схватить за горло. Великан Дестрем уже был готов пустить в ход свои пудовые кулаки, а Бартелеми Арена (земляк и старый недруг всех Бонапартов) норовил ударить Наполеона кинжалом, когда в зал ворвались Лефевр (мало уступавший своими габаритами Дестрему), Мюрат, наполеоновские адъютанты и гренадеры. Завязалась рукопашная потасовка, форменный кулачный бой, хотя, по некоторым данным, гренадеры против кулаков Дестрема пустили в ход ружейные приклады. Разъяренные законодатели, пользуясь численным превосходством, не уступали ни адъютантам, ни гренадерам, ни самим генералам.

― Вне закона! — старались они перекричать друг друга. — Вне закона!

Наполеон, первый и последний раз в своей жизни оказавшийся в такой ситуации, перед необузданной яростью толпы, был шокирован. Гренадеры буквально вырвали его из рук озверевших депутатов и помогли выбраться из зала. Подоспевший к нему (на всякий случай) Ожеро кольнул его: «В хорошенькое положеньице вы себя поставили!» — «При Арколе было еще хуже! — отвечал Наполеон. — Сиди смирно! Сейчас все изменится!» [1143] Скотт В. Цит. соч. T. 1. С. 237. Все биографы Наполеона и многие другие историки ломали головы над тем, как объяснить его «растерянность», видимую «беспомощность» в тот момент coup d’état, когда он вдруг решил выступить с речью перед сенаторами. А. Вандаль и Д. С. Мережковский, Е. В. Тарле и А. 3. Манфред готовы были признать, что Бонапарт тогда «оробел» (Вандаль А. Цит. соч. С. 360–361; Мережковский Д. С. Цит. соч. С. 165; Манфред А. 3. Цит. соч. С. 279–280; Тарле Е. В. Наполеон. С. 93), хотя они знали: Наполеон много раз и до и после 18 брюмера, в самых угрожающих ситуациях, доказывал, что он никого и ничего не боится. Эмиль Людвиг предложил свое (думается, самое убедительное) объяснение той «растерянности» и «беспомощности»: «он должен приказывать, а просить он не умеет» (Людвиг Э. Цит. соч. С. 144–145).