Николай Троицкий - Гражданин Бонапарт

20 марта около трех часов дня герцог Энгиенский был доставлен в Париж и к пяти часам вечера уже водворен в тюрьму Венсенского замка. На следующий день к нему в камеру пришли майор элитного жандармского полка Дотанкур, еще три офицера и два жандарма. Они зачитали герцогу три пункта обвинения, на которые ему полагалось ответить: во-первых, он служил в «армии Конде», сражавшейся против Республики; во-вторых, получал деньги от ее врагов из Англии; в-третьих, принимал участие в англо-роялистском заговоре с целью убить первого консула и вернуть к власти во Франции Бурбонов. Герцог отвечал с редкой в таких случаях откровенностью: «действительно сражался против Республики, как и все люди его звания; получал деньги от англичан, но это была не плата за борьбу с нынешними властями Франции, а средства к существованию, какие получали все принцы-эмигранты; ни в каком заговоре участия не принимал» [1746] См.: Беллок X. Указ. соч. С. 191. .

Допрос был оформлен протоколом. Герцог подписал его вслед за Дотанкуром и приписал к своей подписи просьбу об аудиенции у первого консула, чтобы изложить ему лично свое дело. После этого, уже к полуночи, герцога провели в отдельный флигель под красивым названием Павильон королевы, где он предстал перед судьями военного трибунала.

Их было семеро. Председательствовал новоиспеченный (с 1803 г.) генерал Пьер-Огюстен Юлен — один из героев взятия Бастилии в первый день Великой Французской революции. Ему помогали пять полковников, в том числе будущий генерал и герой многих битв от Маренго до Ватерлоо Пьер Барруа, и один майор — тот самый жандарм Дотанкур. Генерал Р. Савари по заданию первого консула исполнял на процессе роль своеобразного контролера (как сказали бы тогда в России, — «ока Государева»).

Смертный приговор герцогу Энгиенскому был предрешен. И тяжесть обвинения, и признание герцогом его главной вины (сражался против Республики с оружием в руках), и его ненавистное для всех республиканцев кровное родство с Бурбонами, и, наконец, крайняя напряженность политической ситуации в связи с раскрытием англо-роялистского заговора, — все это настраивало суд, власть и лично первого консула на самую жестокую расправу с герцогом. «Я без колебаний заявляю, — вспоминал К.-Ф. Меневаль, — что первый консул, справедливо впадавший в ярость от гнусных заговоров, которые вынашивались против него, был готов нанести ответные удары страшной силы, на войну ответить войной <���…>. Он, как мне кажется, ни на секунду не сомневался в том, что эмигранты, собравшиеся на берегах Рейна, избрали своим главарем принца из дома Бурбонов и что этим главарем был не кто иной, как сам герцог Энгиенский» [1747] Наполеон. Годы величия. С. 104. .

По воспоминаниям того же Меневаля, Наполеон лично с членами суда никак — ни устно, ни письменно — не общался, но, конечно же, был уверен, что суд определит герцогу высшую меру наказания. Так и произошло: все семь судей проголосовали за смертную казнь (по военным законам — без гильотины и виселицы, за расстрел).

Сразу после приговора герцог написал письмо Наполеону с просьбой сохранить ему жизнь и принять на службу во французскую армию. Генерал Юлен по инициативе полковника Барруа тотчас начал писать от имени суда ходатайство перед первым консулом о смягчении наказания герцогу, но Савари вырвал из рук генерала перо, заявив: «Ваше дело окончено. Остальное — уже мое дело!» Элитный жандарм Дотанкур отреагировал на все это не по-жандармски: «Я готов участвовать еще в двадцати сражениях, только бы не слышать этого приговора!» [1748] См.: Кастело А. Бонапарт. С. 465–466; Беллок X. Указ. соч. С. 192; Тарле Е. В. Цит. соч. С. 162–163.

Предсмертное письмо герцога Энгиенского имеет свою историю. Его копию английский врач Уильям Уорден видел у секретаря Наполеона Э. Лас-Каза на острове Святой Елены [1749] См.: Стендаль. Собр. соч. Т. 14. С. 45; Маршан Л.-Ж. Наполеон. Годы изгнания. Мемуары. М., 2003. С. 505. . Что касается оригинала письма, то его передал Наполеону Талейран, но уже после казни герцога [1750] См.: Тарле Е. В. Талейран // Соч.: В 12 т. М., 1961. Т. 11. С. 72; О'Мира Б. Цит. соч. С. 211; Schumann М. Op. cit. Р. 67. Вальтер Скотт оспаривал этот факт на том основании, что якобы «ни Талейран, ни кто-либо другой, кроме Наполеона, не были заинтересованы (?? — Н. Т.) в смерти герцога Энгиенского» (Скотт В. Цит. соч. Т. 1. С. 386). . Меневаль был «глубоко убежден» в том, что первый консул удовлетворился бы «унижением, которому он подверг своих врагов», показав себя вправе казнить или миловать принца крови Бурбонов, и сохранил бы жизнь осужденному, «если бы его вовремя информировали о просьбе, которую принц просил передать ему» [1751] Наполеон. Годы величия. С. 105. .

В доказательство своей правоты Меневаль подробно рассказал, как Наполеон, будучи весь день 20 марта в Мальмезоне, приказал находившемуся с ним государственному секретарю Г. Б. Маре отбыть в Париж с письмом к Реалю. Из письма Реаль узнал бы, что ему велено выехать в Венсен, лично допросить герцога Энгиенского и доложить о результатах допроса первому консулу. Но и тут, по словам Меневаля, сказалась «та фатальность, которая предопределила весь ход событий в этом деле» [1752] Наполеон. Годы величия. С. 100. . Маре прибыл к Реалю примерно в 10 часов вечера. Реаль, не знавший за последние 8 дней ни сна, ни отдыха, только что лег спать, запретив своему камердинеру будить его до пяти часов утра. Маре оставил письмо у него в доме. Когда же Реаль на рассвете проснулся, увидел и вскрыл письмо, он помчался в Венсен, но встретил на пути туда Савари, который сказал ему, что смертный приговор герцогу уже приведен в исполнение.

Да, в два часа ночи с 20 на 21 марта в Венсенском рву у стены романтического Павильона королевы герцог Энгиенский был расстрелян. Его поставили спиной к стене. Жандармский офицер повесил ему на грудь фонарь (чтобы стрелкам лучше была видна живая мишень ), отступил назад и дал сигнал к расстрелу — вместо команды «пли!» снял шляпу. Шестнадцать жандармов дали прицельный залп, который поставил точку в родословной королевской династии Бурбонов.

Расстрел герцога Энгиенского стал событием международной значимости. Правда, в самой Франции, взбудораженной раскрытием англо-роялистского заговора, он, по мнению таких авторитетов, как Жан Тюлар и Винсент Кронин, «никакого впечатления на общество не произвел» и «остался практически незамеченным» [1753] Тюлар Ж. Цит. соч. С. 142; Кронин В. Цит. соч. С. 300. . Тюлар приводит даже такой пример: «…один из не уехавших в эмиграцию наиболее именитых представителей старой аристократии публично одобрил эту казнь: “Неужели Бурбоны полагают, что им будет позволено безнаказанно организовывать заговоры? Первый консул заблуждается, если думает, что не эмигрировавшее потомственное дворянство так уж заинтересовано в Бурбонах. Разве не они третировали Бирона [1754] Имеется в виду Арман Луи Бирон, герцог де Лозен (1741–1793) — с 1792 г. главнокомандующий Рейнской и с 1793 г. Итальянской армиями Французской республики. Гильотинирован по недоказанному обвинению в измене. и моего предка и стольких других?”» [1755] Цит. по: Тюлар Ж. Цит. соч. С. 142. .