Николай Троицкий - Гражданин Бонапарт

Наполеону этого было мало. Он не преминул столь же дерзко восстановить против себя всех монархов Европы, считавших его, всенародно избранного первого консула Французской республики, «исчадием революции». «Расстрелом члена королевской семьи Бонапарт объявил всему миру, что к прошлому нет возврата», — таково мнение А. 3. Манфреда [1774] Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. С. 403. . Оно нуждается в уточнении.

Расправа с герцогом Энгиенским (арест на чужой территории, суд и казнь по недоказанному обвинению) — это, бесспорно, второе, после расстрела пленных турок в Яффе весной 1799 г., пятно на репутации Наполеона. Здесь очень уместно звучит крылатая фраза Ж. Фуше (которую иногда приписывают Ш. М. Талейрану): «Это хуже, чем преступление, это ошибка» [1775] Mémoires de Joseph Fouché, duc d’Otrante, ministre de la police générale. Р., 1824. T. 1. Р. 310. . Сам Наполеон, хотя и не любил сваливать на кого-либо ответственность за собственные грехи, «злым гением» в расправе с герцогом считал Талейрана. Пять лет спустя, 28 января 1809 г., публично, на дворцовом приеме, столь нашумевшем тогда, в припадке гнева он обвинит «хромого беса»: «Кто меня подстрекал к наказанию этого человека, этого несчастного герцога Энгиенского? Кто мне раскрыл тайну его местонахождения?» [1776] Борисов Ю. В. Цит. соч. C. 189. Да и поспешный расстрел герцога Наполеон позднее, уже на Святой Елене, осудил как «преступное усердие» своих слуг [1777] Schumann M. Op. cit. Р. 59. .

Но в конце концов если не казнь, то арест герцога Энгиенского и суд над ним Наполеон оправдывал государственными соображениями. За три дня до смерти он вскрыл конверт с текстом уже составленного завещания, прибавил к нему что-то и опять запечатал. Оказалась, добавлена была такая запись: «Я велел арестовать и судить герцога Энгиенского потому, что этого требовали интересы и безопасность французского народа. В то время граф д’Артуа, по его собственному признанию, содержал в Париже 60 убийц. При таких обстоятельствах я снова поступил бы так же» [1778] Las-Cases Е. Le mémorial de Sainte-Hélène. Р., 1894. T. 4. Р. 641. .

Тот факт, что и в изгнании до последних дней жизни, в разговорах с Э. Лас-Казом, Б. О’Мира, У. Уорденом и наконец в завещании Наполеон постоянно обращался к судьбе герцога Энгиенского, приводит нас к выводу: он претерпевал борьбу между чувством и долгом, мучился угрызениями совести. Должно быть, он вспоминал, как умоляла его помиловать герцога Жозефина: бросилась к его ногам и, когда он, отстранив ее, пошел к выходу из кабинета, «ползла за ним на коленях до самой двери» [1779] Стендаль. Собр. соч. Т. 14. С. 46 (с примеч. автора: «Я слышал от генерала Дюрока»). . Близко знавший его свидетель расправы с герцогом барон Этьен-Дени Паскье так прокомментировал последнее добавление Наполеона к его завещанию: «Вопреки ему самому, я верю в его угрызения: они преследовали его до гроба. Терзающее воспоминание внушило ему прибавить эти слова в завещание» [1780] Цит. по: Мережковский Д. С. Указ. соч. С. 183. .

Итак, в душе Наполеон считал расстрел герцога Энгиенского излишней жестокостью. Но в принципе расправиться с «Высочайшей Светлостью», членом королевской семьи (арестовать, судить, возможно сослать его за тридевять земель, в Гвиану) за юридически не доказанную причастность к англо-роялистскому заговору первый консул намеревался с заведомой целью — дать острастку Бурбонам и предупредить европейские дворы, что против своих — явных и тайных — врагов он будет бороться беспощадно, невзирая ни на какую «голубизну» их крови. Именно в те весенние дни 1804 г. он заявил о себе: «Я — Французская революция!» [1781] Мемуары г-жи Ремюза. Т. 1. С. 223. Это был вызов.

Заговоры и войны отвлекали Наполеона в годы консульства от того, что он считал тогда (и признает на склоне лет) главным делом всей своей жизни и деятельности, — от разработки законодательных основ утвердившегося во Франции после 18 брюмера 1799 г. политического и социального режима. Этот режим, по его замыслу, должен был обеспечить сохранение всех основных завоеваний революции и гарантировать Францию от реставрации феодальной монархии, но в то же время позволить ему, первому консулу Республики, закрепить все его достижения не только в нормах капиталистического общества, но и в форме единодержавия — нового, не феодального, а буржуазного типа. Два года, 1802–1804, от избрания Наполеона пожизненным консулом до провозглашения его императором, А. 3. Манфред метко определил как «историческую интерлюдию» [1782] Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. С. 378. , которая нужна была Наполеону для планомерного, в ореоле законности, восхождения от консулата к империи. Гражданин Бонапарт не торопился с этим восхождением, но осуществлял его неуклонно, с тех пор как почувствовал себя в силе, а Францию — согласной на его единоличную власть (вероятнее всего, после Маренго). Именно в годы этой «интерлюдии» он пересмотрел все французское законодательство и, лично возглавив комиссию из четырех величайших профессионалов, разработал с ними новый свод законов, всемирно признанный образцовым, классическим.

В начале XX в. видный российский историк А. С. Трачевский обратился к своим читателям с такими словами: «У нас уже Петр I в 1700 г. приказал боярам “сидеть у Уложения”. Потом разные комиссии для Уложения, не исключая “Большой” [1783] Имеется в виду «Комиссия об Уложении» Екатерины Великой 1767 г. , почти не прерывались в течение всего XVIII века, пока-то мы доросли в 1833 г. до какого ни на есть Свода. И теперь уж с каких пор сидим мы у исправления этого Свода! Мы-то вполне можем оценить такое чудо: Кодекс Наполеона был изготовлен в четыре месяца, а через полгода его обнародовали» [1784] Трачевский А. С. Указ. соч. С. 224. .

Уникальная оперативность разработки Кодекса Наполеона объяснялась парадоксальным воздействием внутренних и внешнеполитических обстоятельств: заговоры и войны, с одной стороны, отвлекали первого консула от работы над Кодексом, но с другой — заставляли его форсировать эту работу, как выяснилось (на удивление современников и потомков), не во вред ее качеству.

Все началось с того, что 12 августа 1800 г. Наполеон учредил специальную комиссию с заданием подготовить проект Кодекса. В нее вошли четыре первоклассных юриста (самые авторитетные тогда во Франции, причем все — с умеренными республиканскими взглядами). Жан-Этьен-Мари Порталис (1746–1807), полумонархист и ярый католик, был назначен председателем комиссии. Его коллегами стали: бывший защитник Людовика XVI 74-летний Франсуа Дени Тронше (1726–1806) и бывший президент Законодательного собрания Франции 1792 г. Жан Виго де Преамене (1747–1825), а также Жак де Мальвиль (1741–1824) — при Наполеоне сенатор и граф, а при Людовике XVIII пэр и маркиз. Кстати, все четверо по юридическому статусу были адвокатами.