Михаил Полиевктов - Николай I. Биография и обзор царствования с приложением

При проведении своей программы Канкрину приходилось зачастую считаться, как с противоборствующей силой, с личным вмешательством в финансовую политику самого государя, далеко не всегда склонного идти, по соображениям государственной экономии, на уступки в своих агрессивных намерениях. Канкрин был лично известен Николаю еще по своей службе в военном ведомстве. Вначале весьма мало осведомленный в финансовых вопросах, Николай в этом отношении в значительной степени воспитался на взглядах Канкрина. Позднее, освоившись с этими вопросами, он во вторую половину своего царствования выступал уже иногда более самостоятельно и проводил свои собственные проекты, шедшие вразрез с мнениями его министра финансов. Так было, например, в вопросе о замене всех ассигнаций новыми бумажными кредитными знаками. Постепенно это разногласие все нарастало. В 1844 г. Канкрин выступил с возражениями против той политики, какая велась в это время на Кавказе, и указывал на необходимость или немедленно подавить восстание горцев, или, в случае невозможности, прекратить военные действия. Его представление было оставлено без внимания. Наряду с расстроенным здоровьем это послужило окончательным поводом к выходу Канкрина в отставку (1 мая 1844 г.). На его место был назначен его товарищ по управлению министерством, Ф.П. Вронченко. Назначение Вронченко, а после него (с 6 апреля 1852 г.) П.Ф. Брока не внесло каких-либо крупных принципиальных изменений в систему, установленную Канкриным, хотя с 1844 г. и начинается постепенное отступление от начал строго протекционной политики. Но зато в лице Канкрина император Николай лишился твердого и смелого сотрудника, решавшегося противопоставлять свои соображения личной воле и желаниям государя. Финансовая политика николаевского царствования делается с этого времени менее осторожной, что в связи с последовавшими за этим европейскими событиями имело немалые общегосударственные последствия.

Общее положение русской обрабатывающей промышленности в тридцатых и сороковых годах девятнадцатого столетия обрисовывается главным образом состоянием отдельных видов текстильной промышленности и промышленности металлообрабатывающей. В это время замечается сильное развитие бумаготкацкого производства, что стояло в связи с низкими ценами на английскую пряжу, по преимуществу потребляемую русскими мануфактурами. Наоборот, русское льняное, парусинное и полотняное производство, жившее до этого времени главным образом спросом английского парусного флота, теперь, с переходом морских сил на паровые двигатели, начинает значительно падать и постепенно вытесняется бумажными тканями. Наконец, что касается суконного производства, то оно встречает в это время сильного конкурента в лице польской суконной промышленности, поставленной в более благоприятные условия благодаря развитию в Польше овцеводства и возможности получать дешевую шерсть из соседней Силезии. В Польше возникает в это время крупный центр шерстяного производства – Лодзь, который начинает конкурировать с Москвой. Сильное развитие бумаго-ткацкого производства, кризис льняного производства и трудные условия конкуренции для производства суконного делали для русской текстильной промышленности очень существенным вопрос о переходе к машинному способу обработки. Этот переход, в свою очередь, сильно затруднялся различными причинами. Вывоз ткацких и прядильных машин из Англии до 1843 г. английскими законами был очень затруднен. Отечественное русское машиностроение, начавшее заметно развиваться с 1825 г. (казенный Александровский чугунолитейный и механический завод и несколько позднее заводы герцога Лейхтенбергского и Нобеля в Петербурге, завод Доброва и Набгольца в Москве, казенный Луганский завод на юге и др.), должно было в тридцатых и в особенности в сороковых годах обслуживать прежде всего начавшееся в это время железнодорожное строительство и не всегда могло в достаточной мере удовлетворить запросы текстильной промышленности. Все эти трудные условия, и особенно конкуренция польской промышленности, усиливались еще существовавшей в то время тарифной системой.

При вступлении на престол императора Николая действовал запретительный тариф 1822 г. с теми частичными повышениями пошлин на допущенные к ввозу товары, какие были внесены в него, главным образом по фискальным соображениям, в 1824 году. В то же время законами от 1 августа 1822 г. и 30 июня 1824 г. была восстановлена таможенная черта между Империей и Царством Польским, причем изделия, выработанные внутри обеих стран из собственного сырья, при провозе через черту облагались значительно меньшей пошлиной, чем изделия из чужестранных сырых продуктов. Вследствие этого польские сукна при провозе в Россию были обложены 3%-ной пошлиной, а русские хлопчатобумажные изделия, как изготовляемые прежде всего из английской пряжи, при провозе в Польшу – 15%-ной. Это создавало возможность для польской суконной промышленности не только завладеть внутренним русским рынком, но и выгодно использовать открытый для нее транзит через Россию в Китай. К тому же с 1821 г. был разрешен почти беспошлинный транзит европейских товаров через Закавказье в Персию, что опять-таки было использовано, между прочим, и польской промышленностью. Хотя Канкрин участвовал в выработке тарифа 1822 г., сам лично он не сочувствовал системе таможенных запрещений и скорее стоял за охранение отдельных видов отечественной промышленности высокими пошлинами на привозные товары. С другой стороны, он был против какого-либо повышения пошлин по фискальным соображениям, не сочувствовал свободному транзиту и находил необходимым пересмотр русско-польского таможенного тарифа в интересах русской промышленности. Эти взгляды были им развиты в его отчетах по управлению Министерством финансов за первые годы николаевского царствования и удостоились высочайшего одобрения.

Канкрину в его торгово-промышленной политике приходилось сталкиваться со стремлениями самого государя к чрезмерному повышению пошлин по фискальным соображениям, главным образом для удовлетворения нужд военного характера. В вопросе о русско-польской таможенной черте его противником явился министр финансов Царства Польского кн. Любецкий, ходатайствовавший перед государем о полном уничтожении таможенной черты между Империей и Царством, что как будто, действительно, более соответствовало общему духу николаевской политики, но создало бы еще более невыгодные условия для русской промышленности. По вопросу о таможенных ставках Канкрину приходилось идти на уступки ввиду тех крупных расходов, какие были вызваны турецкой войной 1827–28 гг. и подавлением польского восстания 1830–31 гг., что очень нарушило равновесие государственного бюджета. Вопрос о русско-польской таможенной черте разрешился в смысле ее полного снятия лишь после отставки Канкрина, в связи с общим пересмотром русской таможенной системы.