Сергей Дашков - Юстиниан

Противоположная точка зрения у Евагрия Схоластика. Говоря о смерти василевса, сириец оценивает Юстиниана однозначно негативно: «…наполнив таким образом всё беспорядком и смутами и претерпев за это в конце жизни наихудшее, переместился в самые нижние пределы ада» [418] Евагрий . V. 1. С. 340. . Здесь всё ясно: Евагрий поверил в то, что император в конце жизни стал афтартадокетом.

В отличие от Евагрия великий флорентиец Данте (он, конечно же, не может считаться современником Юстиниана, хотя ближе к нему, чем к нам) в своей «Божественной комедии» не просто поместил императора в рай, но сделал его там своим собеседником:

Самого же подробного описания император удостоился от лично его знавшего Прокопия Кесарийского. Здесь характеристики противоречивы. Особенно удивительно то, что вышли они из-под пера одного и того же человека. Он оценил Юстиниана в трех разных жанрах: неумеренном до подобострастия панегирике («О постройках»), серьезном историко-мемуарном труде (о войнах с вандалами, персами и готами) и разнузданном поношении «Тайная история». Не историк, а истинный Протей! [419] Понимая это качество Прокопия, я с большим (хотя и не стопроцентным) доверием относился к приводимым им конкретным фактам — но не к обобщениям, которым веры меньше.

Восхваления в адрес правителей гораздо более часты, нежели хулы, поэтому цитировать их не так интересно. Но посмотрим: «В наше время явился император Юстиниан, который, приняв власть над государством, потрясаемым [волнениями] и доведенным до позорной слабости, увеличил его размеры и привел его в блестящее состояние, изгнав из него насиловавших его варваров. <���…> Император с величайшим искусством сумел промыслить себе целые новые государства. В самом деле, целый ряд областей, бывших уже чужими для римской (византийской. — С. Д .) державы, он подчинил своей власти и выстроил бесчисленное множество городов, не бывших ранее.

Найдя веру в Бога нетвердой и принужденной идти путем различных вероисповеданий, стерев с лица земли все пути, ведшие к этим колебаниям, он добился того, чтобы она стояла теперь на одном твердом основании истинного исповедания. Кроме того, поняв, что законы не должны быть неясными вследствие ненужной их многочисленности и, явно друг другу противореча, друг друга уничтожать, император, очистив их от массы ненужной и вредной болтовни, с великой твердостью преодолевая их взаимное расхождение, сохранил правильные законы. Сам, по собственному побуждению простив вины злоумышляющим против него, нуждающихся в средствах для жизни преисполнив до пресыщения богатством и тем преодолев унизительную для них злосчастную судьбу, добился того, что в империи воцарилась радость жизни» [420] «О постройках». I. 1. Цит. по: Прокопий . Война с готами. Т. 2. С. 145, 146. .

В своих «военных» книгах, как отмечалось ранее, историк вроде бы императора хвалил, но при случае занимался и завуалированной его критикой.

«Тайная история» в Новое время неоднократно подвергалась скрупулезному исследованию, поскольку трудно было поверить, что кто-то мог написать книгу, полную очернения сильнейших мира сего, и при этом остаться в живых. А между тем Прокопий Кесарийский не только умер своей смертью, но, возможно, даже закончил карьеру на одном из высших постов в империи — префекта Константинополя. Разумного объяснения этому нет. И за менее злобные выпады в адрес власти люди в те времена лишались если не жизни, то частей тела.

Следует еще раз подчеркнуть, что «Тайная история» — памфлет, специально написанный с целью очернения, то есть реальные недостатки в нем гротескно увеличены.

Так вот, в этом произведении Юстиниан выведен самым настоящим чудовищем: «Он с легкостью отваживался на беззаконное убийство людей и разграбление чужого имущества, и ему ничего не стоило погубить многие мириады людей, хотя они не дали ему для этого ни малейшего повода. Он не считал нужным сохранять прежние установления, но ему то и дело хотелось все изменить, т. е. он был величайшим разрушителем того, что хорошо устроено… Одних он убивал безо всякого основания, других, заставив бороться с нуждой, сделал более несчастными, чем умершие, и они молили о самой жалкой смерти, лишь бы прекратить свое бедственное существование. А у некоторых вместе с богатством он отнял и жизнь. Помимо того что ему оказалось пустячным делом разрушить Римскую державу, он сумел овладеть еще Ливией и Италией, и всё ради того, чтобы наряду с теми, кто уже раньше оказался в его власти, погубить обитателей и этих мест… Был он одновременно и коварным, и падким на обман, из тех, кого называют злыми глупцами. Сам он никогда не бывал правдив с теми, с кем имел дело, но все его слова и поступки постоянно были исполнены лжи, и в то же время он легко поддавался тем, кто хотел его обмануть. Было в нем какое-то необычное смешение неразумности и испорченности нрава. Возможно, это как раз и есть то явление, которое в древности имел в виду кто-то из философов-перипатетиков, изрекая, что в человеческой природе, как при смешении красок, соединяются противоположные черты. Однако я пишу о том, чего не в силах постигнуть. Итак, был этот василевс исполнен хитрости, коварства, отличался неискренностью, обладал способностью скрывать свой гнев, был двуличен, опасен, являлся превосходным актером, когда надо было скрывать свои мысли, и умел проливать слезы не от радости или горя, но искусственно вызывая их в нужное время по мере необходимости. Он постоянно лгал, и не при случае, но скрепив соглашение грамотой и самыми страшными клятвами, в том числе и по отношению к своим подданным. И тут же он отступал от обещаний и зароков, подобно самым низким рабам, которых страх перед грозящими пытками побуждает к признанию вопреки данным клятвам. Неверный друг, неумолимый враг, страстно жаждущий убийств и грабежа, склонный к распрям, большой любитель нововведений и переворотов, легко податливый на зло, никакими советами не склоняемый к добру, скорый на замысел и исполнение дурного, о хорошем же даже слушать почитающий за неприятное занятие. Как же можно передать словами нрав Юстиниана? Этими и многими другими еще большими недостатками он обладал в степени, не соответствующей человеческому естеству. Но представляется, что природа, собрав у остальных людей все дурное в них, поместила собранное в душе этого человека. Ко всему прочему он отнюдь не брезговал доносами и был скор на наказания. Ибо он вершил суд, никогда не расследуя дела, но, выслушав доносчика, тотчас же решался вынести приговор. Он не колеблясь составлял указы, безо всяких оснований предписывающие разрушение областей, сожжение городов и порабощение целых народов. И если кто-нибудь захотел бы, измерив всё, что выпало на долю римлян с самых ранних времен, соизмерить это с нынешними бедами, он обнаружил бы, что этим человеком было умерщвлено больше людей, чем за все предшествующее время. Он был удивительно проворен в том, чтобы без долгих слов присвоить чужое богатство. Он даже не считал нужным выдумывать какой-нибудь извиняющий его предлог, чтобы под видимостью справедливости захватить то, что ему не принадлежало. Завладев [богатством], он тут же с удивительной легкостью начинал презирать его, проявляя неразумную щедрость и бессмысленно раздавая его варварам. Одним словом, он и сам не имел денег и не позволял никому другому на свете иметь их, как будто он был охвачен не столько корыстолюбием, сколько завистью к тем, кто ими располагал. Итак, с легкостью изгнав богатство из римской земли, он явился творцом всеобщей бедности» [421] «Тайная история». VI, VIII. Цит. по: Прокопий . Войны. С. 277, 278, 283, 284. .