Александр Сегал - История эпидемий в России. От чумы до коронавируса

Главную причину появления «полутридневной лихорадки» усматривали во вредном влиянии «окружающего нас воздуха, при известных переменах оного», как-то: «сильный жар днем и следующие затем холодные ночи», скопление в воздухе болотных испарений и «растреснувшейся от жары земли», – все это при «известных обстоятельствах» способно «повреждать здравие человека и подвергать опасности его жизнь» [584].

Течение болезни, по описанию всех авторов, было очень тяжелым и упорным. Миндерер отмечал, что выздоровление после первого приступа редко случается и в большинстве случаев болезнь «превращается в обыкновенную третедневную лихорадку, которая, однако, столь упорна бывает, что изнуряет больного совершенно» и «предсказание в сей болезни вообще худое».

Воскресенский же добавлял: «Долговременные слизистые и кровавые поносы, затвердения внутренностей, водяныя худосочия, у женщин остановление кровей, чахотка легких и повреждение матки было обыкновенным печальным последствием сих лихорадок».

В вопросе лечения малярии среди врачей не было единого мнения, хотя несомненно, что хинная кора была известна русским врачам еще в XVIII веке и некоторые из них уже рекомендовали ее как «…первое… средство в лечении лихорадок и других тяжелых болезней» [585]но, тем не менее, противников ее применения было больше, чем сторонников. Так Мипдерер утверждал, что употребление «перуанской коры» (т. е. коры хинного дерева) в теплом климате «должно быть весьма ограниченным», Воскресенский указывал: «К употреблению хины прибегать не было нужды и она была равносильна с другими средствами, а вначале данная не только была бесполезна, но и производила расстройство в течение всей болезни» [586].

Очевидно, мнение это вполне разделялось и высшим медицинским начальством, так как еще в 1829 г. генерал-штаб-доктор Виллие советовал: «В перемежающейся лихорадке сперва надобно давать рвотное, а потом очистить кишечный канал слабительным, преимущественно из сладкой ртути…», и далее следует большой список всевозможных прописей лекарств, в которых есть все, кроме хины [587].

Подобная точка зрения соответствовала представлениям, господствовавшим тогда в западноевропейской медицинской науке: хину, если и рекомендовали, то только вместе с кровопусканиями, слабительными и рвотными. К этому еще нужно добавить, что кора хинного дерева стоила очень дорого, а для того чтобы получить лечебный эффект, нужно было принимать невероятно большие дозы растертой коры (110–120 г в сутки).

Передовые русские врачи, имевшие большой опыт в лечении малярии на Кавказе и юге России, горячо пропагандировали лечение хиной. И. С. Минервип на основании многолетних наблюдений утверждал, что хина обладает специфическим действием, и протестовал против лечения малярии рвотными, слабительными и прочими, так называемыми «разрешающими средствами». А. А. Чаруковский впервые в медицинской литературе обосновал принцип лечения малярии большими дозами хинина.

Важной вехой в истории борьбы с малярией было открытие алкалоида хинина. Применение хинина избавило больных от необходимости принимать огромные порошки хинной коры, сделало лечение эффективным и более доступным.

Честь открытия этого алкалоида принадлежит русской науке. В 1817 г. профессор Харьковского университета Ф. И. Гизе впервые подробно описал способ выделения действующего начала хинной коры в «хрусталях» (т. е. кристаллах) [588]. Однако открытие Гизе не было замечено современниками, и русские врачи узнали о хинине из статей профессора Нечаева, ссылавшегося на работы французских фармацевтов Пеллетье и Кавенту, выделивших алкалоид хинина в 1820 г.

Но и после этого лечение хинином далеко не сразу завоевало признание отечественных врачей. Введение хинина в медицинскую практику было в России длительным и весьма мучительным процессом.

Как ни убедительны были выводы Минервина и Чаруковского, они едва ли смогли бы скоро пробить брешь в установившихся и подтверждавшихся авторитетами взглядах, если бы не тяжелая эпидемическая обстановка, которая сложилась на Кавказе в результате широкого распространения там малярии.

Н. И. Торопов указывал, что считалось вполне обыкновенным делом, когда в укреплениях на Черноморском побережье Кавказа от Поти до Новороссийска в год вымирала десятая часть гарнизона. Каждая казарма представляла лазарет, а люди считали не те дни, когда у них была лихорадка, а те, когда ее не было, ибо таких дней было значительно меньше. Были места и хуже: в укреплении Преображенском в Дагестане через несколько месяцев из батальона едва оставалась четвертая часть, да и те еле двигали ногами, а с постов на реке Араксе, по персидской границе, из казачьего полка, состоящего из 800 человек, через 3 года возвращалось на Дон не более 50 казаков.

Огромные эпидемии малярии возникали на Северном Кавказе в годы большого разлива рек и сильного летнего зноя.

Большая эпидемия вспыхнула летом 1845 г. Командовавший войсками на Кавказе при посещении тифлисского военного госпиталя, переполненного больными малярией, сказал: «Волоса становятся дыбом, когда вспомнишь, что на одной Черноморской береговой линии в одно настоящее лето из 10-тысячного состава войск умерло 2500 человек» [589].

Колоссальный урон, причиняемый малярией, побудил военную администрацию принять энергичные меры для лечения маляриков в военных госпиталях.

В 1848 г. был подписан приказ, содержащий наставление о систематическом употреблении хинина для лечебных целей и устранявший ограничение его расхода.

«Документ этот важен, отмечал Е. И. Красноглядов, – потому что с изданием его началось общее лечение хинином и отпуск этого средства в таком количестве, какое требовалось по усмотрению врачей и наставлением». Автором наставления был Э. С. Андреевский (1809–1872), хорошо знакомый с малярией и имевший большой опыт по ее лечению. В наставлении указывалась методика применения сернокислого хинина, разовые и суточные дозы его. Приказ требовал, чтобы хинин употреблялся не только для «излечения лихорадки, но и для предупреждения пароксизмов», а поэтому лечение должно было продолжаться и по выписке больного из госпиталя.

Результаты широкого применения хинина, несомненно, сказались. «Из официальных источников известно, указывал В. В. Фавр, что в 1839 г. на Кавказе, т. е. в то время, когда в госпитали и лазареты ежегодно отпускалось несколько унций хинина, там умирал 1 из 9 больных; 25 лет спустя число умерших от лихорадок уже выражается в пропорции 1:40» [590].

Таким образом, 1848 г. явился поворотным пунктом в применении хинина для лечения малярии в России. Кавказские врачи, накопившие в этом отношении богатый опыт, стали выступать инициаторами и пропагандистами нового метода лечения.