Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

Позиция российского Белого движения летом 1919 г. оставалась неизменной: окончательное признание независимости Финляндии «де-юре» может быть сделано «только хозяином земли русской – будущим Учредительным Собранием или Земским Собором». Помимо этого фактора, признание задерживалось Колчаком еще и потому, что его собственная власть как Верховного Правителя России еще не имела международного признания. Кроме этого следовало определить условия «раздела» с независимой Финляндией (равно как и с Польшей), в частности, в вопросе о долгах Российской Империи. Об этом постоянно говорилось, например, на заседаниях Финансово-экономической комиссии при Русском Политическом Совещании. Аналогичным образом предполагалось решить и вопрос о независимости Эстонии (как и других Прибалтийских республик). Генерал Головин при встрече с Черчиллем в мае 1919 г. заявил, что «даже вопроса о независимости Эстонии не может быть» и «вопрос может быть поставлен только в плоскости местного самоуправления (некоторой автономии)».

В начале июня, однако, удалось добиться определенных изменений в позиции РПС и Омска по отношению к Финляндии. 18 июня 1919 г. Гулькевич телеграфировал в омский МИД следующие тезисы: «Финские войска в Петроград не вступают», «в столицу войдет один Юденич во главе Северного корпуса», в походе со стороны Финляндии участвуют как регулярные части, так и добровольцы из числа егерей и Белой Гвардии, однако вся местная администрация должна быть русской (в крайнем случае – русско-финляндской). В тот же день им была отправлена телеграмма, в которой в общих чертах излагались условия договора с Финляндией (территориальные уступки в Карелии после проведения плебисцита, уступка незамерзающего порта Печенги для выхода Финляндии к Ледовитому океану «согласно обещанию 1864 года», нейтрализация Балтики и «культурная автономия финского населения Ингерманландии»). Позднее текст был конкретизирован в шести пунктах и представлял собой «основу для окончательного договора, который имеет вступить в силу, когда это позволят обстоятельства». Он уже имел черты международно-правового документа, хотя и не носил официального характера. В него включались пункты: «независимость Финляндии признается без всяких оговорок», «национальное самоопределение» Карелии и Олонецкого края, а также уступка Печенги и «нейтрализация» Балтийского моря «будут решены» международной конференцией. Предусматривалась демилитаризация Ладожского озера. Всем «русским подданным» обеспечивалось «покровительство Финляндии», а русским паломникам – «свободный доступ в Валаамский монастырь… и другие православные центры». Вопрос с имуществом мог решиться так: Сестрорецкий завод с прилегающей территорией отходил к России, а все русские порты с их имуществом на финской территории отходили к Финляндии с выплатой компенсации. В свою очередь, к России отходило все находящееся в России имущество финских подданных с уплатой компенсации. Российская казна брала на себя также финансирование военной экспедиции на Петроград.

В последнем письме Колчаку (14 июля 1919 г.), написанном накануне президентских выборов, Маннергейм снова говорил о возможности наступления регулярных финских войск на Петроград, однако недвусмысленно намекал, что «финляндский сейм не одобрит предприятия… если мы не получим гарантий, что Новая Россия, в пользу которой мы стали бы действовать, согласится на некоторые условия, исполнение которых мы… считаем необходимой гарантией для нашего национального государственного бытия». В отношении признания статуса Финляндии российскими антибольшевистскими структурами показательно Постановление Всероссийского Национального Центра, принятого после обсуждения доклада о внешней политике заместителя главы управления иностранных дел А. А. Нератова на заседании 25 мая 1919 г. Постановление Центра протестовало «против того способа объявления независимости Финляндии, при помощи которого без участия России и без внимания к ее первостепенным жизненным интересам решен вопрос величайшей государственной важности». Российские политики отнюдь не собирались отрицать «самобытного и независимого развития финляндского народа», но считали, что при обсуждении подобных вопросов нужно привлечь «к обсуждению правителей России, ныне объединившейся под властью Верховного Правителя и представляющей собой единое государственное целое. Россия не может быть рассматриваема как побежденная страна, которой ее же союзники в качестве победителей предписывают условия мира. В качестве соучастницы Великой войны, содействовавшей своими бесчисленными жертвами достижению ее конечных результатов, Россия может быть только равноправным членом того международного общения, которое решит судьбы Европы… и вопрос о будущем отношении Финляндии к России может быть разрешен только с их обоюдного согласия, а не предписан им какими-либо односторонними актами, на которые не получено санкции Русского государства» (9).

Наряду с поиском союзников на Северо-Западном фронте вставал вопрос о военном и политическом руководстве. Проблема военно-политического руководства новым фронтом имела принципиальное значение как с точки зрения сохранения «русского влияния», так и с позиции недопустимости «освобождения Петрограда» под командованием иностранного генерала, не подчиненного Колчаку. Фигура лидера должна была иметь заметный авторитет, ведь расчет строился на «освобождение столицы». Выдвижение значимой политической фигуры объяснялось необходимостью всероссийского и международного признания Северо-Западного фронта. Выбор на пост Командующего фронтом бывшего командующего Кавказским фронтом (у которого командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак находился в оперативном подчинении), последнего в российской военной истории кавалера ордена Св. Георгия 2-й степени, генерала Юденича представлялся весьма перспективным (правда, его кандидатура была окончательно утверждена после очевидной невозможности возглавить Белое движение на Северо-Западе графом В. В. Келлером).

Как и в других регионах Белого движения, появление военного лидера становилось возможным при взаимодействии с заинтересованными политическими силами. Еще с начала 1918 г. здесь начали формироваться два антибольшевистских центра: в Гельсингфорсе и Пскове (позднее – в Ревеле). На формирование этих центров влияло отсутствие значительной общественной поддержки (они сосредотачивались или на оккупированной территории, или на территории иностранного государства). Опираться приходилось или на этнические группы «русских колоний», сложившихся здесь еще до 1917 г., или на беженцев и бывших военнопленных периода Первой мировой войны. Но в Пскове и Псковской губернии формирование антибольшевистского сопротивления в значительной степени опиралось на местные силы. «Схема» зарождения подпольных центров, их последующая легализация была, в общем, характерна для второго периода Белого движения. Еще до момента заключения Брестского мира и оккупации района немецкими войсками здесь, под видом «артели грузчиков», сложилась первая ячейка из офицеров бывшего Северного фронта во главе с полковником Адамовичем. В феврале 1918 г., не решаясь на самостоятельное выступление, офицеры-подпольщики установили контакты с продвигавшимися к Пскову немецкими частями и оказали им содействие в занятии города. Уже в апреле в городе было открыто бюро записи в Южную армию, в которую записались практически все члены псковского подполья. Уже через несколько недель немцы приступили к отправке из города партий добровольцев на юг. Вскоре, с согласия немецкой администрации, в Пскове была сформирована русская воинская часть – отряд капитана Клевана.