Евгения Прусская - Французская экспедиция в Египет 1798-1801 гг.: взаимное восприятие двух цивилизаций

Примечательным в тексте аль-Джабарти является описание процедуры выбора председателя дивана, очевидно, необычной для хрониста. Когда французы предложили шейхам выбрать председателя, то часть из них высказалась за шейха аш-Шаркави {101}, однако «переводчик ответил „No, no“, — что означает „Нет, нет“, — я сделаю одну вещь». Затем он достал белые бумажки, разорвал их на кусочки, дал каждому из присутствующих и сказал написать их имена и имена того, кого они выбирают. Каждый написал: такой-то согласен на такого-то. Далее он собрал бумажки, посчитал их, и нашел, что на большинстве было написано имя шейха аш-Шаркави. Тогда он сказал: «Большинство имеет силу всех», — или что-то в этом духе, «таким образом, становится шейх аш-Шаркави главным» {102}.

К дивану обращались по разным вопросам, начиная от назначения людей на разные должности и вопросов налогообложения до решения судебных дел и рассмотрения жалоб от населения. Однако диван создавался именно для обеспечения интересов французов, что не ускользнуло от внимания шейхов аль-Азхара, прекрасно осознававших свою роль в этом органе власти. По свидетельству аль-Джабарти, со временем «функцией дивана стало просто предотвращать преступления, заключать мир и писать письма с гарантией безопасности гузам [мамлюкам], которые прятались в деревнях, чтобы они пришли» {103}. А затем вообще «французы начали проявлять пренебрежение к дивану… в течение многих дней шейхи продолжали собираться, но никто к ним не обращался. Тогда они прекратили свои заседания, и французы не требовали, чтобы они их продолжали» {104}. Однако, признает хронист, после периода восстаний и беззакония, «жители радовались учреждению дивана, так как надеялись, что он принесет им облегчение» {105}. Несмотря на свою скорее «декоративную» роль в диване, шейхи аль-Азхара, тем не менее, пытались в свою очередь использовать его для облегчения жизни египтян — они ходатайствовали об уменьшении налогового бремени или об освобождении пленников, хотя эти просьбы далеко не всегда удовлетворялись французами.

В то же время посредством дивана оккупанты пытались вести пропаганду среди жителей Египта. Хронисты отмечают принудительный характер составления некоторых писем и прокламаций, печатаемых и распространяемых от имени дивана: «Французы заставили шейхов написать и отправить письма султану и шерифу Мекки» {106}, «по требованию французов ему [посланию] придали форму обращения руководителей дивана к народу» {107}, «Фурье приказал членам дивана написать верховному главнокомандующему письмо с пожеланием благополучия» {108}, «он [Бонапарт] написал для них [членов дивана] образец письма, который надо было отпечатать по-арабски и по-французски и разослать по областям Египта. Они выполнили, что он им приказал (курсив мой. — Е. П.)» {109}и т. д. Вообще, помимо прокламаций о важных событиях, всегда сопровождавшихся заверениями в преданности исламу, любви к египтянам и желанием сделать добро для них, зачастую французы писали и другие — якобы от имени дивана, в которых прославлялась мудрая политика завоевателей и их успешная военная деятельность. Цель написания таких листовок не ускользала от хронистов — аль-Джабарти отмечал: «Я пишу об этом указе так подробно, желая показать, что он был рассчитан на то, чтобы ввести в заблуждение жителей и обмануть знатных людей при помощи различных хитростей, которые видны не только изощренному уму, но и простому взгляду» {110}.

Никула ат-Турк также подчеркивает, что жители Египта не верили прокламациям французов. Об одной из них (от 21 июля 1799 г.), в которой главнокомандующий призывал шейхов дивана следить за спокойствием в стране и всячески уверял их в преданности французов Богу и Пророку, ат-Турк пишет: «Цель Бонапарта была в том, чтобы с помощью этой прокламации успокоить страну и искоренить зло. Тем не менее мусульмане прекрасно знали, что это письмо лживо» {111}.

В целом сохранение традиционных органов власти — диванов и их «активность», по замыслу Бонапарта, должны были расположить египтян к французам. Этому же служили и другие меры: главнокомандующий посещал пятничную молитву, обещал построить новые мечети, приказывал отмечать мусульманские праздники, требовал уважать местное население: в священный месяц рамадан христианам не разрешалось курить и пить на виду у мусульман, ведь «таким образом французские власти стремились привлечь к себе сердца жителей» {112}. Наиболее влиятельных людей, пользовавшихся уважением в местном обществе, оккупанты пытались расположить к себе, вручая им дорогие подарки. По словам Никулы ат-Турка, «они [французы] использовали множество хитростей и следовали различными путями, чтобы удержаться. Поэтому они прославляли ислам и отрекались от христианства, показывали, что даровали свободу, уверяли, что были союзниками османов и прибыли в Египет по их приказу. Они якобы имели наилучшие намерения и искренние чувства по отношению к мусульманам, любили их религию и желали только добра. Они были очень общительными и терпимыми и самым лучшим образом относились ко всем нациям» {113}.

Однако такая политика, тем не менее, не увенчалась успехом — египтяне, несмотря на все ухищрения оккупантов, воспринимали французов как чужаков и иноверцев. Против завоевателей вспыхивали восстания, особенно крупными стали два в Каире, причем первое из них произошло уже через три месяца после овладения французами столицей Египта, в октябре 1798 г. Все восстания проходили под религиозными лозунгами, вроде «Да ниспошлет Аллах победу исламу» {114}и обнажали истинное отношение местного населения к завоевателям и их политике.

Аль-Джабарти пишет, что поводом к первому восстанию послужила система налоговых сборов, введенная французами; оно вспыхнуло стихийно и не имело предводителей. Некоторые шейхи аль-Азхара поддержали восстание, что хронист считает необдуманным шагом, ведь они не могли управлять событиями, так как «были связаны по рукам и ногам» {115}и не могли противостоять французам. Подавив сопротивление, оккупанты устроили такую резню в Каире, что аль-Джабарти уподобил их «дьявольскому войску», разрушающему все на своем пути {116}.

Никула ат-Турк видит причину первого Каирского восстания в общем недовольстве населения французами. Он отмечает, что жители Каира ждали фирмана (указа) от османских властей с подтверждением того, что завоеватели действуют против мамлюков по договоренности с султаном, как то утверждала французская пропаганда. Тем не менее такой документ все не приходил. Но основная причина, по мнению хрониста, состояла в том, что жители были недовольны нововведениями французов, противоречившими местным устоям: женщины обязаны были выходить из дома с открытыми лицами, всюду разрешалось продавать и употреблять алкогольные напитки, разрушались мечети с целью расширения дорог. Как отмечает ат-Турк, египтяне воспринимали все это как большую беду, ожидая, когда же наступит победа ислама над этими хулителями {117}. Впрочем, первое каирское восстание Никула ат-Турк характеризовал как мятеж, который «не принес ничего, кроме бесчестья и позора его участникам и поругания религии» {118}. Оба хрониста подчеркивают стихийность первого восстания и его тяжелые последствия, хотя аль-Джабарти более остро реагирует на действия французов по подавлению мятежа.