Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

И, наконец, ничто не говорит о том, что де Фавра перед смертью собирался поведать какие-то кровавые тайны принца: он вполне мог размышлять о том, стоит ли по-прежнему, ценой собственной жизни, скрывать план Месье вывезти короля из Парижа. Говорит ли о трусости то, что граф Прованский отказался от де Фавра? Быть может. Впрочем, мне видится вполне обоснованной та точка зрения, что если бы Месье признался, что де Фавра — его человек, он бы погубил себя, но отнюдь не спас бы маркиза, лишь подтвердив существование заговора {321} 321 Biographie universelle ancienne et moderne / Sous la dir. de L. G. Michaud. P., Leipzig, [185?]. Nouvelle édition. Vol. 25. P. 242. . Вместо этого граф Прованский даже в изгнании поддерживал его семью при посредничестве герцога де Ла Фара {322} 322 Bryé B. de. Consciences épiscopales en exil (1789–1814): A travers la correspondance de Mgr de La Fare, évêque de Nancy. P., 2005. P. 304. , а после Реставрации установил пенсион для вдовы казнённого {323} 323 Louis XVI, Marie-Antoinette et Madame Élisabeth… Vol. 2. P. 153; Montgaillard l’abbé de. Histoire de France, depuis la fin du règne de Louis XVI jusqu’à l’année 1825. P., 1827. Vol. 2. P. 206; Répertoire général des causes célèbres anciennes et modernes / Sous dir. de B. de Saint-Edme. P, 1834. 2è me série. Vol. I. P. 68. .

Помимо прочего, все эти эпизоды явственно показывают, сколь сложно, изучая Революцию (и биография графа Прованского не является исключением из правил), опереться на документы, которые не вызывали бы сомнений. Многие письма и свидетельства оказались рассеяны по частным архивам; революции, франко-германская война, Парижская коммуна, две мировые войны, очевидно, не способствовали сохранности источников. Причём, что не удивительно, сомнения в подлинности вызывают именно те документы, которые видятся наиболее принципиальными для понимания позиции Месье.

Так, к примеру, в ряде работ по истории Революции приводится текст письма (впрочем, неизменно без всяких ссылок на место хранения оригинала), якобы написанного графом Прованским графу д’Артуа и извещающего о смерти Людовика XVI. Две вещи в этом тексте кажутся весьма любопытными. Во-первых, упоминание о том, что Месье сообщили, что сын брата также умирает, тогда как по имеющимся сегодня сведениям до начала мая 1793 г. Людовик XVII был вполне здоров. И, во-вторых, фраза, которую лишь человек довольно беспечный мог бы доверить бумаге: «Обливаясь слезами по нашим близким, не забывайте, сколь полезной для государства станет их смерть» {324} 324 Hérisson comte de. Op. cit. P. 29–30; Spronck M. Op. cit. P. 47–48. . Самое раннее воспроизведение текста этого письма мне удалось найти в романе (!) Жана-Жозефа Реньо-Варена «Узники Тампля», изданного в 1800 году {325} 325 Régnault-Warin J.-J. Les prisonniers du Temple. P, an IX (1800). Vol. 1. P. 68. . Автор был чрезвычайно плодовит, широко известен, переводился на другие языки. Казалось бы, ситуация очевидная. Но как тогда объяснить, что на соседних страницах Реньо-Варенн публикует послание про «короля-бревно», тогда как Л. Блан клялся, что держал это письмо в руках и оно находится в коллекции английского депутата палаты общин Монктона Мильнза?! {326} 326 Блан Л. Указ. соч. T. III. С. 136. Признаться, это так и осталось для меня загадкой.

Тем не менее, даже если оставить в стороне истории от том, как граф Прованский руководил Робеспьером и планировал убийство Лафайета, у многих, кто был знаком с биографией принца до его восхождения на престол, складывалось впечатление, что в первые тридцать лет своей жизни граф Прованский как минимум дважды менял свою политическую линию. И это не прибавляло ему популярности. Пожалуй, наиболее подробно об этом писал по горячим следам французский учёный и дипломат Ж.-Л. Сулави, заслуживший репутацию сторонника Робеспьера. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1801 г., Сулави отмечал, говоря о Месье:

[мемуар] в защиту парламентов, организованных г-ном де Мопу, показывает, что он был сторонником силовых методов (de l'autorité militaire), которые на протяжении веков составляли силу и основу его Дома. Он также знал об энергичности и неизменности существующей во Франции оппозиции таким методам, и в другом очень любопытном мемуаре он изображает, каким опасностям подвергнется монархия, если старые парламенты будут уничтожены, сосланы, унижены и ими овладеет чувство мести. Принц увидел, как в 1788 и 1789 гг. его пророчества сбылись. Я привожу этот общеизвестный факт для того, чтобы доказать, что для Месье было характерно то непостоянство, которое не позволяло ему принадлежать к категории государственных деятелей и, в особенности, тех необыкновенных людей, которым самой природой предназначено создавать империи или приводить к процветанию те из них, которые оказались в упадке {327} 327 Soulavie J.-L. Op. cit. Vol. II. Р. 79. .

Далее Сулави резюмирует: «На самом деле, Месье с самого начала правления своего брата продемонстрировал, что он ярый приверженец деспотической системы, а в конце его правления он поспособствовал его свержению и ускорил его, исповедуя разрушительные для монархии демократические принципы» {328} 328 Ibid. P. 79–80. . И раскрывает свою мысль:

В 1775 г. он беспрестанно препятствовал действиям г-на Тюрго, а затем г-на Неккера. Самые основательные и доказательные труды против демократических поползновений этих двух министров исходили из его дома. Кромо и Бурбулон {329} 329 Антуан Бурбулон ( Bourboulon ) (1739–1800) — интендант и генеральный контролёр Малых забав, секретарь, советник и казначей графа д’Артуа. беспрестанно проявляли интерес к любым действиям женевского министра. Каково же было наше изумление, когда Месье в 1788 г., в декабре, объединился с тем же самым министром и с меньшинством второй Ассамблеи нотаблей, чтобы убедить Людовика XVI удвоить количество посланцев от третьего сословия в Генеральные штаты и чтобы усилить демократическое общественное мнение и демократическую партию. С тех пор Месье принёс гражданскую клятву и согласился сесть рядом с Байи и даже ниже его, и опозорил этой шутовской церемонией, навсегда ославленной роялистами и освистанной демократами, те идеи, которые все народы Европы вкладывали в величие королевской власти в рамках умеренной монархии… {330} 330 Soulavie J.-L. Ор. cit. Vol. II. P. 80.

Этот текст не только был прочитан Людовиком XVIII, но и, по всей видимости, задел его до такой степени, что король составляет на него краткий ответ, сохранившийся в его бумагах. Тот пассаж, который касается реформы Мопу, он комментирует следующим образом:

Не надо было быть великим пророком, чтобы предсказать эти опасности — правда, на самом деле, я это сделал устно и никогда не делал письменно. Я ещё вернусь к этому, здесь же мне хотелось бы сказать, что сатиры, карикатуры, политические записки, о которых речь пойдёт далее, мне приписываются по ошибке. Sed amoto quceramus seria ludo {331} 331 Но что ж превращать серьёзное дело в забаву ( лат.). Это слегка изменённая цитата из «Сатир» Горация. Впрочем, мне кажется, что эта ремарка Людовика-Станисласа куда более объёмна и многозначна, поскольку целиком эта часть стихотворения звучит следующим образом: «Но полно! я шутку оставлю; не с тем я / Начал, чтоб мне, как забавнику, только смешить! — Не мешает / Правду сказать и шутя, как приветливый школьный учитель / Лакомства детям дает, чтобы азбуке лучше учились; / Но — мы в сторону шутку: поищем чего поважнее» (пер. М. Дмитриева). Таким образом, король вполне мог намекать и на то, что правда иногда высказывается и в шутливой форме. .