Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Таким образом, термидорианцы de facto становятся союзниками роялистов, более того, «в среде самих термидорианцев было много людей, готовых пойти на восстановление монархии» {352} 352 Манфред А. З. Указ. соч. С. 203. . Однако в силу своих классовых, имущественных интересов союзниками они оказались на удивление непоследовательными — в определенный момент термидорианцы прозревают и осознают, что «Тальены, Баррасы не для того залили свои руки кровью и совершили чудовищные преступления, чтобы затем возвращать свои особняки и поместья каким-нибудь эмигрантам из Лондона». А после провозглашения королем Людовика XVIII «термидорианцы поняли, что никакого компромисса с роялистами быть не может» {353} 353 Там же. .

На мой взгляд, и такая интерпретация событий вызывает немало вопросов. Едва ли многим термидорианцам могло прийти в голову, что восстановление монархии не подразумевает возвращение эмигрантов и урегулирование, тем или иным способом, имущественных споров. Сомнительно, чтобы камнем преткновения стали именно материальные интересы — король готов был обещать золотые горы тем, кто возвёл бы его на трон, да и вряд ли можно говорить об особняках и тем более поместьях применительно ко многим депутатам того времени.

Однако наряду с этими тезисами, скорее подводящими к выводу о невозможности победы роялистов, в историографии встречаются и иные высказывания.

«На следующий день после окончания Террора, как и в наши дни на следующий день после окончания войны и Коммуны, — писал в 1870-х гг. Тюро-Данжен, — Франция, придя в себя, вдруг выяснила, что она стала республикой скорее благодаря дерзости одной из клик, нежели по воле нации. „Республика“ — такова была официальная вывеска, но до сих пор она прикрывала лишь диктатуру: диктатуру людей 10 августа, а с учётом ряда нюансов — и людей 4 сентября. Так встал вопрос о необходимости замены режима беззаконного, конец которому положил сам ход вещей, упорядоченным и долговременным государственным строем. Каков он будет? Конституционная монархия? Древняя монархия, омоложенная свободой? Что победит применительно к каждому из этих вариантов — воспоминания о терроре или о Старом порядке?» {354} 354 Thureau-Dangin Р. Op. cit. Р. 5.

«В первые месяцы 1795 года, — считает М. Дж. Сайденхэм, — существовала, быть может, самая благоприятная возможность, которая когда бы то ни было предоставлялась, для реставрации конституционной монархии во Франции» {355} 355 Sydenham M. J. The First French Republic. L., 1974. P. 41. . «Разрушительная работа была, можно сказать, слишком успешна, — добавляет А. Коббан, — поскольку она выходила далеко за пределы намерений и ожиданий термидорианцев, подхваченная порывистым ветром общественного мнения, овевающим Францию и приносящим с собой надежды на реставрацию монархии. Отныне проблема для историка — не почему монархия пала, а почему она не была восстановлена» {356} 356 Cobban A. A History of Modern France. Middlesex, 1963. Vol. 1. P. 248. . «Имел место значительный поворот против революции и, усиливаясь в 1795 г., со дня на день возрастали шансы монархической реставрации, — высказывает свое мнение Ф. Анжеран, автор книги об известном роялистском шпионе Анже Питу. — Власть Конвента подошла к концу, и всё предвещало, что выборы приведут к власти если и не явных роялистов, то, по меньшей мере, конституционных» {357} 357 Engerand F. Ange Pitou. P., 1899. Р. 106. .

Столь существенная разница в отношении историков к возможности победы роялистов в 1795 г. заставляет присмотреться к этому сюжету более внимательно. Очевидно, что при отсутствии убедительных доказательств правильности как одной, так и другой гипотезы («реставрация в принципе была невозможна» — «реставрация не произошла лишь чудом») исследование фактически должно вестись сразу по двум направлениям, соединяя анализ настроения политических элит с изучением желаний и чаяний основной массы населения. И первый вопрос, который возникает на этом пути: действительно ли «порывистый ветер общественного мнения» наполнял паруса роялистов? Ведь что бы ни планировали сторонники монархии как внутри страны, так и за ее пределами, едва ли они имели бы шансы на успех при отсутствии поддержки со стороны народа Франции.

«Наша республика — беспомощная и незаметная» («nulle et invisible »), говаривали остроумцы времен Термидора, издеваясь над официальной формулой — «республика единая и неделимая» («république une et indivisible »). Но имели ли они для этого реальные основания?

Несомненно, республику никто не отменял. Более того, ни в Конвенте, обсуждавшем летом 1795 г. новую конституцию, ни в Комиссии одиннадцати, ответственной за подготовку её проекта, вопрос о выборе формы правления практически не поднимался. П. Ш. Л. Боден, выступая от имени Комиссии, нашел тому удобное оправдание: ведь уже при избрании депутатов в 1792 г. нация дала им мандат на отмену королевской власти, что и было зафиксировано в многочисленных протоколах выборов {358} 358 col1_2 Rapport fait à la Convention Nationale au nom de la commission des onze. Р., an III. Р. 11–12. Отметим, что ещё в флореале III года Боден писал: «Эта единодушная отмена [королевской власти. — Д. Б .], прошедшая без единого протеста, была лишь выражением воли департаментов, как это доказывают протоколы собраний выборщиков, составленные во время провозглашения депутатов» (Baudin P. C. L. Anecdotes et réflexions générales sur la constitution, par P. C. L. Baudin, député par le département des Ardennes; Imprimées par ordre de la Convention nationale. Floréal, l’an III. Р., an III. Р. 3). Однако обратим внимание на то, что другой член Комиссии, А.-К. Тибодо в своих мемуарах признает: «Комиссия не хотела, чтобы форма правления об суждалась в первичных собраниях». См.: Thibaudeau А.-С. Mémoires sur la Convention et le Directoire. Р., 1824. Vol. 1. Р. 180. . Этот факт неизменно преподносился депутатами, как абсолютно очевидный. Боден даже писал в одной из своих работ, имея в виду надежды на реставрацию монархии: «Я с трудом могу объяснить себе безумие тех, кто способен питать столь преступную надежду перед лицом мнения, высказанного столько раз и столь торжественно самой могущественной нацией во Вселенной» {359} 359 Baudin P.-C.-L. Du fanatisme et des cultes. Р., an III. Р. 3. .

Однако при Термидоре подобная точка зрения начинает активно оспариваться в публицистике. «Довольно необычно, — отмечает автор анонимного памфлета „Несколько размышлений о принятии конституции 1795 года“, — что доверители ( commettans ) узнали от своих уполномоченных {360} 360 Здесь явно звучит отголосок старого спора о том, кем же, на самом деле, являются депутаты Конвента: «представителями народа», как они это сами утверждают, или же лишь его «уполномоченными», должными действовать на основе явно выраженного «мандата». Подробнее см.: Бовыкин Д. Ю. «Разум и воображение республики»: законодательная власть в Конституции 1795 года // Всеобщая история. Современные исследования. Брянск, 2002. Вып. 11. С. 45–47. о распоряжениях, который они сами же отдали». Может быть, прежде чем обсуждать республиканскую конституцию, стоит узнать, хочет ли народ республику? {361} 361 Quelques réflexions sur l’acceptation de la Constitution de 1795, adressées à la Nation française. Nemours, 6 fructidor, an 3 e . Р. 6. Тем более что, как напоминает своим читателям издатель газеты Le libre penseur , для упразднения монархии первичные собрания даже не созывались {362} 362 Le libre penseur. 1795. N 3. Р. 77. .