Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Декларация встречала понимание не только у эмигрантов. Посол Людовика XVIII граф Эстерхази сообщал, что Екатерина II сказала ему, будто бы «прочитала её дважды, нашла её восхитительной» и дала указание опубликовать в Санкт-Петербурге для сведения проживающих в России французов {971} 971 АВПРИ. Ф. 6. Секретнейшие дела (перлюстрации). Франция — Бурбоны. Оп. 6/2. 1795 г. Д. 5. Л. 434. См. также: Людовик XVIII — Екатерине II. Riegel, le 12 mai 1796 // АВПРИ. Ф. 93. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. 1795 г. Д. 43. Л. 11 об. Правда, в этом свете не очень понятны слова графа Остермана о том, что императрица «с горечью наблюдала политические ошибки, в которые впадал новый Король», и поддерживала идею направить к нему специального советника. См.: АВПРИ. Ф. 32. Сношения России с Австрией. Оп. 32/6. 1795 г. Д. 358. Л. 48–48 об. . Даже Г. Бабёф, которого трудно упрекнуть в симпатиях к монархии, написал в своём «Трибуне народа»: «Прокламация Людовика XVIII не была кровожадной, она предвещала верноподданным если не курицу в каждом горшке, то все же золотые горы» {972} 972 Бабёф Г. Трибун народа. № 34. 15 брюмера IV года (6 ноября 1795 г.) // Оп же. Сочинения. М., 1977. Т. 3. С. 460. Однако тут же он посчитал нужным напомнить: «Но мы издавна знаем, чего стоят обещания королей и вельмож». . Впрочем, оценить репрезентативность всех этих как отрицательных, так и положительных отзывов на декларацию весьма непросто, поскольку о реакции тех, кому она была предназначена, — основной массе населения страны — мы ничего не знаем.

Историография оказалась к Веронской декларации весьма сурова. Хотя авторы многочисленных трудов по истории Революции по большей части уделяют политике Людовика XVIII всего несколько строк, Веронскую декларацию они, как правило, стороной не обходят, справедливо видя в ней краткое, яркое, сжатое и публичное изложение взглядов монарха и его ближайшего окружения. «Те из них [роялистов], которые эмигрировали и которые группируются в Вероне вокруг бывшего графа Прованского, желают безусловного восстановления прежнего строя» {973} 973 Матьез А. Термидорианская реакция. С. 186. , не сомневался Матьез. Людовик XVIII «обещал восстановить во Франции старый порядок» {974} 974 Лукин Н. (Антонов). Новейшая история Западной Европы. М., 1923. Вып. 1. С. 221. , «желал восстановления неограниченной королевской власти» и явно показывал, что «никаких политических компромиссов не допустит» {975} 975 Тарле Е. В. Жерминаль и прериаль. С. 70, 69. , соглашались советские историки. «Верх одержали абсолютисты, — рассказывал о лете 1795 г. известный французский историк А. Собуль, — сторонники возврата к старому порядку». В своём манифесте, продолжает он, Людовик XVIII «обещал восстановить сословия, парламенты, преимущественное положение церкви и покарать убийц короля» {976} 976 Собуль А. Указ. соч. С. 199, 200. . Фюре вписывал Декларацию в более широкий контекст: «Сможет ли на сей раз восстановленная монархия опереться на усталость в стране при условии, что пройдёт часть пути ей навстречу? Брат Людовика XVI и его окружение оказались к этому не готовы. Напротив, подписанная в Вероне королевская прокламация поставила при возвращении в порядок дня наказание цареубийц и возрождение сословий» {977} 977 Furet F. La Révolution. Р. 170. .

Более того, некоторые авторы были уверены, что Декларация и не могла быть удачной, учитывая то, какие люди её составляли: «Роялисты-эмигранты как-то мало отдавали себе отчёт в том, до какой степени они за несколько лет революции стали чужды и не нужны новой Франции, психологически чужды, потому что социально не нужны» {978} 978 Тарле Е.В . Указ. соч. С. 70. . Многим историкам Декларация представлялась манифестом, подтверждающим неизменность взглядов наиболее твердолобых роялистов — «сторонников полной и абсолютной контрреволюции, в том виде, в котором её отстаивали начиная с 1789 г. первые эмигранты в Турине и в Кобленце: враждебной всякому компромиссу с Революцией, отказывающейся от каких бы то ни было политических и социальных преобразований, рассматривающей в качестве максимально возможной уступки программу, объявленную Людовиком XVI 23 июня 1789 г., и предполагающей восстановление абсолютистского режима» {979} 979 Bourdin F. Les résistances royalistes au Directoire // Révoltes et révolutions en Amérique et en Europe (1773–1802). R, 2005. Р. 100. . Аналогичным образом думают и авторы современного французского труда по истории Революции: «Первые эмигранты, последовавшие за братьями короля […] требовали всеобъемлющей контрреволюции, желая ограничить уступки теми, которые провозгласил Людовик XVI в своей тронной речи 23 июня 1789 г. Их цель — восстановить, в случае необходимости силой, абсолютную монархию и „дедовские“ прерогативы первых двух сословий Старого порядка. Идея „очистительного“ насилия […] так же не чужда ни Пильницкой декларации (июль 1791 г.), ни декларации из Хамма (январь 1793 г.), ни Веронской (июнь 1795 г.), которыми граф Прованский, ставший Людовиком XVIII, вновь продемонстрировал непримиримость, загнав роялистское течение в политический тупик» {980} 980 Biard M., Bourdin Ph., Marzagalli S. Op. cit. Р. 381. . «Объявляя о своей непримиримости, — уверена Э. Спэрроу, — Людовик ещё больше увеличил свою непопулярность и отсрочил реставрацию на двадцать лет» {981} 981 Sparrow Е. Op. cit. Р. 59. .

Нарисованная историками картина не может не вызывать удивления. У графа Прованского уже был опыт издания деклараций, осознавал он и всю уникальность ситуации, сложившейся в середине 1795 г.: наконец-то он мог написать то, что считал нужным, не заботясь о возможных последствиях для членов королевской семьи, остававшихся в заточении в Париже {982} 982 Его племянница будет освобождена позднее, однако она не рассматривалась республиканским правительством как политическая фигура, вокруг которой могут объединиться роялисты. . К тому же он впервые обращался к французам в качестве короля, да ещё и в такой момент, когда шансы на реставрацию монархии казались (и не только ему) весьма значительными. Получается, что граф Прованский, который уже долгие годы хотел занять королевский трон, умудрился в самый ответственный момент — один ли, под влиянием ли своего окружения — принять чрезвычайно странный (чтобы не сказать больше) документ.

Отрицательная оценка Веронской декларации тем более удивительна, что, как мы выяснили, граф Прованский был настолько осведомлён о том, что творилось во Франции, насколько это было возможно, к тому же он стремился получать информацию из разных источников. Декларация не писалась в спешке: Месье успел и получить проекты со стороны, и тщательно поработать над формулировками. Он отнюдь не был безусловным поклонником Старого порядка и не раз демонстрировал способность к компромиссу. В чём же тогда причина того, что текст воспринимался как столь неудачный?