Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Как мне видится, анализировать Веронскую декларацию имеет смысл, лишь учитывая несколько разнонаправленных факторов, каждый из которых оказал на итоговый документ своё влияние. Собственно, именно сочетание этих факторов и оказалось для короля роковым.

Прежде всего, нет уверенности, что в том положении, в котором он находился, королю в принципе следовало публиковать столь развёрнутый текст. Хотя необходимость принятия манифеста, приуроченного к восшествию на престол, кажется довольно очевидной, современники порой указывали на некоторую двусмысленность: что может провозгласить король, лишённый трона? Так, бывший придворный Марии-Антуанетты Ж.-М. Ожеар рассказывал, что как-то летом 1795 г. он ужинал у принца Карла Лотарингского, и один швабский дворянин зачитал им рукопись под названием «Письмо дворянина своему соседу барону де Флашсландену». В нём говорилось, что эта декларация, по меньшей мере, не ко времени. Прежде чем говорить о прощении и милосердии, нужно, чтобы Людовик XVIII оказался на территории Франции, королём и победителем […] На вашем месте я бы посоветовал вашему государю на данный момент воздержаться от любых письменных заявлений и, в особенности, от демонстраций королевской власти; это довольно рискованно, и он может тем самым поставить в неудобное положение те правительства, которые предоставляют ему убежище {983} 983 Augeard J .M. Op. cit. Р. 331–332. .

Если в этом анонимном памфлете подчёркивалась прежде всего неудачность момента для официального манифеста, то авторы писем графу Прованскому обращали его внимание и на величайшую сложность неких принципиальных заявлений в ситуации, когда положение роялистов настолько шатко, что они не могут себе позволить потерять даже гипотетических сторонников. Так, составитель одного из проектов сетовал, что в Декларации, с одной стороны, хорошо было бы подробно описать будущее государственное устройство, но с другой, — «это чрезвычайно деликатный сюжет», поскольку разные сторонники восстановления монархии видят её будущее по-разному.

Особенно неразумно было бы оттолкнуть на этом этапе конституционалистов {984} 984 MAE. 588. E 235. .

Кроме того, окружение короля было осведомлено об опасениях французов, что впоследствии либо сам монарх откажется от своих обещаний, либо парламент запретит ему их выполнить {985} 985 MAE. 588. F. 232v. . Не случайно в ряде проектов предлагалось включить в текст дополнительные гарантии того, что в будущем король не передумает. Один из них даже предлагал провозгласить в отдельной статье:

Его Католическое Величество Людовик XVIII клянётся отныне своим королевским словом, что всё объявленное ниже — его истинные и чистосердечные намерения, которые он обещает утвердить во время своей коронации {986} 986 MAE. 588. F. 231v. .

Всё это вызывало сомнения в необходимости срочного составления столь ответственного документа. Однако Людовик решил иначе: «Одна из моих первейших обязанностей — обратиться к моим подданным, ободрить добрых, успокоить нерешительных; такова цель декларации {987} 987 Au general Chaurette. A Verone, le 8 juillet 1795 // Correspondances et ecrits politiques de S. M. Louis XVIII… P. 34. ». «Он был настроен объявить о своих намерениях до того, как кто бы то ни было успеет дать ему советы или потребовать от него обязательств» {988} 988 Sorel A. Op. cit. Vol. 4. P. 407. , резонно замечает А. Сорель.

Главная претензия критиков Декларации: будущее государственное устройство слишком сильно напоминало Старый порядок (хотя, безусловно, и не настолько, насколько принято считать в историографии). Это оказалось, пожалуй, основным просчётом короля в ситуации, когда стремление к восстановлению монархии было отнюдь не столь безусловным, как это показывали бюллетени д’Антрэга. Французам важно было не просто восстановить традиционную или законную власть, но и понять, что эта власть готова им предложить.

Объяснений этому просчёту, на мой взгляд, несколько. Прежде всего, никаких «канонических», общепризнанных черт Старого порядка не существовало. Король явно выделил для себя те константы, которые составляли в его глазах суть монархии — фундаментальные законы королевства, опора на католическую религию, сословная структура общества. Были придворные, которые уговаривали графа Прованского использовать момент, обещать всё, что угодно, лишь бы расширить сферу своего влияния. Ещё в начале июня маршал де Кастри писал Месье по поводу будущей декларации, что даже Генриху IV пришлось на время поступиться принципами, хотя он и завоевал своё королевство; причём уступка эта была временной, и к концу жизни у него было предостаточно власти. К тому же де Кастри напоминал, что если бы графа Прованского посадили на трон иностранные державы, едва ли уступки были бы меньше {989} 989 Castries, duc de. Papiers de famille. Р. 179. . Но пойти на это означало для Людовика перестать быть королём.

Иные составные части Старого порядка явно были для Людовика XVIII не столь важны, могли стать поводом для дискуссий, что-то он готов был поменять и сам. В декларации это обозначено очень ясно, однако большинством и современников, и историков осталось почти незамеченным. Сам я должен, скорее, согласиться с Ф. Мэнселом, отмечавшим, что Декларация представляла собой значительный прогресс по сравнению с тем, что граф Прованский провозглашал ранее: «Несмотря на то, что ему советовали, Людовик не упоминает о парламентах, специально подчёркивает полное равенство всех перед законом и равный доступ ко всем должностям, нет никакого специального упоминания о конфискованных землях эмигрантов, а наказание грозит только цареубийцам» {990} 990 Mansel Ph. Op. cit. Р. 111. . Видели эту эволюцию и некоторые современники. Как писал, к примеру, в сентябре 1795 г. Хэмпдэн-Тревор, английский посол в Турине, Малле дю Пану: «Г-н гр. де Лиль {991} 991 Граф де Лиль — титул под которым Людовик XVIII вынужден был жить за пределами Франции. Согласно традиции, если принц выезжал за границу за рамками официальных государственных визитов, он делал это инкогнито. Так, будущий Павел I путешествовал по Европе под именем графа Северного. видит вещи иначе, нежели Месье, Регент Франции» {992} 992 Цит. по: Pestel F. Op. cit. P. 15–16 со ссылкой на TNA FO. 67/17. .

Другое дело, что при этом Людовик XVIII смотрел, по сути, из 1789 г., анализировал причины революции. Декларация не учитывала многое из того, что революция изменила, причём изменения эти отнюдь не казались французам пагубными: признание народного суверенитета, перераспределение земельной собственности, отказ от принципа назначаемости в пользу выборности, уничтожение титулов и сословий. Практически, только Декларация прав человека и гражданина нашла явное отражение в Веронской декларации. Любопытно при этом, что и в республиканской системе координат тот же принцип народного суверенитета, явным образом провозглашённый в Конституциях 1791, 1793 и 1795 гг., исчезает уже к 1799 г. Уходит в прошлое и безусловный принцип выборности, восстанавливаются дворянство и титулы. Но всё это происходит постепенно, позднее и тем режимом, который обладал кредитом доверия.