Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Изменив соотношение объемов власти между Конвентом и его Комитетами, депутаты даже на секунду не предполагали поставить под вопрос неограниченный характер их собственной власти. В равной мере ни один человек в Конвенте не думал, что «революция 9 термидора» даст возможность ввести в действие Конституцию, которая еще в августе 1793 года была торжественно заключена в «ковчег» в ожидании лучших времен. Когда через четыре недели спустя после 9 термидора клуб Епископства [73], где действовал Бабёф, потребовал «укрепить и продолжить» революцию против «тирана» путем провозглашения неограниченной свободы печати и избрания революционных комитетов на ближайших ежедекадных собраниях, это предложение было с негодованием отвергнуто Конвентом. Отклонение и осуждение самой идеи «обращения к народу» было единодушным и получило полную и «энергичную» поддержку якобинцев. Они даже решили отправить делегатов к собраниям секций, склонным одобрить это предложение (а оно уже было одобрено секцией Музея). Это предложение было осуждено как замаскированная атака против Конвента и революционного правительства, проводимая под демагогическим и контрреволюционным предлогом восстановления избирательных прав народа [74]. И, напротив, правильный пример подавали многочисленные адреса, поздравлявшие Конвент с «его революцией», призывавшие «мудрых законодателей», «отцов Нации», оставаться на местах и продолжать прежний курс, подтверждая тем самым неоспоримую и несомненную законность как самого национального представительства, так и его нерушимого единства с народом.

Соответственно казалось, что 9 термидора укрепило и усилило образ единого и объединенного народа, знающего лишь один центр, его «место объединения» — Конвент. Весь этот образный ряд тщательно культивировался и эксплуатировался властью. Однако к концу II года он неизбежно оказался размыт. «Центр объединения», Конвент, раздирали все большие противоречия, и тем не менее он был не способен ни признать раскол, ни преодолеть его. Так представлял ли он собой «единственный центр»? Едва ли. Выход из Террора неизбежно влек за собой необходимость разрешить сугубо политическую проблему, вызванную той ролью, которая принадлежала якобинцам в структуре власти, доставшейся по наследству от Террора, а также в жизни общества в целом.

«Мы все должны быть одной семьей. Тот, кто не хочет быть свободным, должен быть изгнан из нее, поскольку все мы братья.

Якобинцы — это Конвент! Конвент — это народ! И Клуб столь же вечен, сколь и Свобода!» [75]Обращаясь таким образом 11 термидора к якобинцам, Колло д'Эрбуа даже не потрудился скрыть стоящее за этим заклинанием весьма серьезное предупреждение. На деле же после 9 термидора якобинцы оказались в весьма неблагоприятном положении: как мы уже отмечали, в ночь с 9 на 10 термидора Клуб занял весьма двусмысленную позицию. Вначале он поддержал Коммуну, однако по мере того, как дело шло к ее поражению, участники заседания Клуба колебались все более и более, а оставалось их все меньше и меньше. В конце концов, на рассвете Лежандр во главе небольшого подразделения национальной гвардии очистил зал, запер двери и торжественно передал ключи председателю Конвента. Жест более чем символичный, в некотором роде дополнявший объявление вне закона Робеспьера и его сторонников. И в самом деле, исключительная власть, принадлежавшая Робеспьеру в системе диктатуры монтаньяров (в особенности в эпоху Террора), в значительной степени зависела от стратегического положения, которое он занимал: его непререкаемый авторитет, политический и моральный, действовал одновременно и на Конвент, и на Якобинский клуб. Однако позиция эта была весьма шаткой, и, занимая ее, Робеспьер, по сути, воплощал и соединял в себе самом два принципа легитимности, на которых основывался революционный порядок управления, — систему представительства и прямую демократию. Политический талант Робеспьера состоял, помимо прочего, в поразительном искусстве одновременно использовать два рычага власти, которыми он располагал благодаря своей ключевой позиции в Комитете общественного спасения и в руководстве Якобинского клуба. Робеспьер обеспечивал подчинение якобинцев — главного Клуба и аффилиированных клубов [76]— решениям Комитета общественного спасения, однако именно у якобинцев он предварительно устраивал обсуждение и получал одобрение решений и законопроектов, которые Конвенту оставалось впоследствии лишь ратифицировать. И те депутаты, которых обвиняли в Якобинском клубе, не испытывали никаких иллюзий в отношении своего политического будущего, а точнее — своего будущего как такового. 8 термидора Робеспьер еще полагал, что он сможет эффективно сыграть, в них двух тональностях, повторив вечером в Якобинском клубе обвинительную речь, которая утром была произнесена им в Конвенте. Энергичная поддержка Клуба должна была послужить ему на следующий день, 9 термидора, мощным инструментом давления на Конвент. Однако в первый и последний раз механизм власти дал сбой, а затем и сломался.

Таким образом, у победивших 9 термидора было множество причин не доверять якобинцам. А вот причины, заставившие их вернуть ключи и вновь открыть зал заседаний, никогда не были названы, однако о них можно догадаться. Они сводятся к авторитету и престижу Клуба, равно как к исполнявшимся им функциям необходимого колесика в механизме власти. После 9 термидора сохранение революционного порядка управления трудно было представить без поддержки якобинцев и их аффилиированных клубов. С другой стороны, накопленный во время Террора политический и технический опыт (в частности, опыт представителей в миссиях) показывал, что управлять народными обществами необходимо было порой довольно деликатно, однако, в конце концов, они привыкли, во многом благодаря чисткам, покорно следовать за политикой центральной власти, как бы резко ни менялся ее курс.

«Пусть этот пример [Робеспьера], — говорил Бийо-Варенн во время первого заседания Якобинского клуба после 9 термидора, — научит вас никогда больше не творить себе кумира. Вы были жертвами Лафайета, Бриссо, бесчисленного множества других заговорщиков... Сплотитесь же вокруг Конвента, который в эти мгновения бури проявил самый возвышенный характер. Он не пощадит ни одного заговорщика, в основе его действий всегда будет добродетель» [77].

Этот политический проект присоединения «обновленных» якобинцев к Конвенту был тем не менее очень скоро скомпрометирован эволюцией, которую никто из действующих лиц не мог предвидеть.

После 9 термидора казалось, что все складывается как нельзя лучше. Конечно же, якобинцы, собравшиеся во вновь открытом зале заседаний 11 термидора, были немногочисленны и потрясены недавними событиями. Однако члены Комитета общей безопасности, непосредственные творцы «свержения тирана», сами призывали их «обновиться» и поощряли восстановление их деятельности. В ответ Клуб не скупился на заверения в преданности победоносному Конвенту и на осуждения потерпевших поражение — в частности, тех своих членов, которые оказались на стороне «тирана» и «мятежной Коммуны». Клуб дошел до того, что задним числом аннулировал их членство. «Истинными» якобинцами стали сугубо те, кого не было той примечательной ночью в зале заседаний на улице Сент-Оноре (или те, добавим, кто вовремя догадался его покинуть). Собравшись 11 термидора, якобинцы единодушно постановили «прийти в большом количестве» в Конвент, где их делегация вручила следующий адрес: