Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

«Граждане, вы видите истинных якобинцев, заслуживающих уважение французской нации и ненависть тиранов; вы видите людей, которые взяли в руки оружие, чтобы сразиться с вероломными магистратами, узурпаторами власти нации. Истинные якобинцы в тот тревожный момент не собирались на специальное заседание; они были повсюду, где нужны были силы и бдительность, чтобы сражаться с заговорщиками. Кошмарное скопление заговорщиков, запятнавшее нашу землю, состояло из людей, у которых не было членских билетов и которые были безгранично преданы своим бесчестным главарям; а мы — мы шли вместе с нашими секциями, чтобы сразиться с новым тираном» [78].

Клуб приступил к восстановлению в правах тех своих членов, которые были исключены при «тирании» Робеспьера, а затем сыграли важную роль в «революции 9 термидора»: Фуше, Тальена, Дюбуа-Крансе. Клуб без устали клеймил Робеспьера: «Так Робеспьер, этот тигр, жаждавший крови, — особенно той крови, которая питает свободу, — так он в мгновение ока исчез с того места, на котором упивался ею. [...] И республиканцам более не придется с горечью слышать, как в своих макиавеллиевских речах он среди достойнейших людей находит заговорщиков, интриганов, предателей. О, возблагодарим же тех, кто действительно замышлял и интриговал против него и окружавших его преступных заговорщиков». «Истинные якобинцы» были такими же жертвами тирании. Молчание тех, кто нс произнес ни слова на протяжении «шести месяцев, когда тиран открыто попирал права человека» прямо в Якобинском клубе, преподносилось не как конформизм, а, напротив, как героический поступок: «С этой трибуны нас называли негодяями и предателями, поскольку у нас хватило смелости оставаться спокойными и не поддаваться порывам того невежественного сброда, который встречал возмутительными воплями лицемерные и напыщенные речи тирана... Как только момент оказался благоприятным, мы заговорили; более того — мы начали действовать» [79]. Для проверки деятельности членов Клуба и продления членских билетов тем, кто мог подтвердить свое безукоризненное поведение в ночь с 9 на 10 термидора, была создана специальная комиссия. Месяц спустя, когда чистки, судя по всему, были уже закончены, в одном из обращений Клуб гордился тем, что в него входят шестьсот человек, которые «не запятнаны никакой грязью: все были на своих гражданских постах в ночь с 9 на 10 термидора... Те же, кто в ту навеки памятную ночь обесчестили нас в зале заседаний, были ложными якобинцами, которых деспот внедрил в наши ряды, грязными рабами, чьими жертвами нередко становились мы сами — но мы никогда не становились их сообщниками» [80]. Тем не менее Якобинский клуб так никогда и не предал гласности ни число исключенных из него «ложных членов», ни число тех, кто остался в его рядах. Известно, однако, что в пору своего расцвета, до 9 термидор а, Клуб объединял более 1200 человек. Несмотря на постепенно таявшее число членов, Клуб мало- помалу возобновил свою деятельность: регулярные заседания, переписку с аффилированными обществами, обращения к Конвенту. Отчеты о заседаниях Якобинского клуба вновь стали публиковаться в Moniteur и других газетах параллельно с отчетами о заседаниях Конвента. Все выглядело так, словно отчеты дополняли друг друга и словно после 9 термидора место, занимаемое Якобинским клубом в политическом пространстве (в частности, по отношению к Конвенту), ничуть не изменилось. По крайней мере, такое создавалось впечатление. Однако трудно было скрыть конфликт, который проявился уже через четыре недели после «той навеки памятной ночи» и дальше лишь углублялся.

Именно к якобинцам стали стекаться жалобы на «преследования патриотов» от тех, кто проводил Террор в жизнь. Как мы видели, в главный Клуб приходили многочисленные петиции из аффилиированных обществ, и делегации выступали у его решетки. Как правило, выслушав жалобу, Клуб назначал «официальных защитников», которые должны были отстаивать правое дело перед Комитетом общей безопасности. После 13 фрюктидора, когда Конвент отверг обвинения Лекуантра, Клуб стал более энергичным и воинственным. Ряд его членов, которые были обвинены, а затем реабилитированы (в частности, Бийо-Варенн и Колло д'Эрбуа), продолжали играть важную роль в деятельности Якобинского клуба; прилежно посещая заседания, они часто брали на них слово и участвовали в работе комиссий. С другой стороны, памфлеты, сопровождавшие всю эту кампанию обвинений (в том числе «Охвостье Робеспьера»), яростно нападали на якобинцев, называя их подстрекателями Террора. 17 фрюктидора под конец особенно бурного заседания Клуб решил исключить из своих рядов Лекуантра, Тальена и Фрерона. Каррье, разворачивавший все более бурную деятельность, утверждал, что Клуб хотел тем самым придать больше энергии уже высказанной им критике тех «бед, которые постигли Республику после свержения тирана». И в самом деле, как в ходе заседаний, так и в специальном обращении, направленном Конвенту 8 фрюктидора, якобинцы призывали бороться с «умеренностью, которая поднимала голову» под предлогом восстановления справедливости; они поддержали предложение опубликовать с этой целью список освобожденных из тюрем; они критиковали всех, кто, следуя за Тальеном и Фрероном, требовал неограниченной свободы печати, поощряя тем самым дискредитацию «энергичных патриотов». 14 фрюктидора произошел случайный взрыв Гренельского порохового погреба, повлекший за собой множество жертв. Клуб не постеснялся указать на связь между этой катастрофой, «преследованием патриотов», освобождением «подозрительных» и антиякобинскими пасквилями; во всем этом видели нити единого широкого заговора против революционного правительства. Те депутаты Конвента, которые были членами клуба и продолжали сидеть на скамьях Горы (хотя день ото дня там оставалось все меньше народа), защищали в дискуссиях позиции якобинцев и самого Клуба. Однако по большей части это были персонажи второго плана, дюэмы и шали. Виднейшие ораторы Клуба, в частности члены Комитетов, нередко предпочитали хранить молчание.

Однако все эти выражения Клубом своей позиции — каждое ещё более «энергичное», чем предыдущее, а псе вместе свидетельствовавшие о решительности Клуба и его силе, — обернулись против него и превратились в свидетельство его бессилия. Лучшим доказательством этого стало исключение Фрерона и Тальена. Воистину после 9 термидора времена изменились: оба исключенных, веселясь, вышли из зала, Тальен обнял Фрерона под аплодисменты части трибун, откуда кричали: «Им на это плевать!» Обвинение в стенах Клуба или исключение из него не влекли более за собой никакого риска, не означали ни устранения из политической жизни, ни репрессий. Напротив, это лишь стимулировало новые нападки на якобинцев и дальнейшее дезертирство из их лагеря. Список депутатов Конвента, которые после 9 термидора довольно часто посещали Клуб, а потом стали выступать против него, удлинялся день ото дня: Лежандр, Дюбуа-Крансе, Лекиньо, Тирион, Бентаболь, Мерлен (из Тионвиля)...